Начало Руси

Поборники туранофильской теории, как известно, следуя за Дегинем, связали както гуннов с монгольским народом Хионгну китайских летописей и заставили их переселиться из Средней Азии в Европу во второй половине IV века по Р. X. Но такое мнение совершенно произвольно и противоречит положительным свидетельствам источников. У Птолемея, писавшего во II в. по Р. X., гунны помещены в Восточной Европе соседями Роксалан. Аммиан Марцеллин говорит, что о них уже упоминали старые писатели. А Моисей Хоренский, армянский писатель V века, сообщает о нападении болгар со стороны Кавказа на Армению, случившемся во II веке до Р. X. Наконец, Аммиан, Приск, Прокопий, Иорнанд прямо помещают их древние жилища за Танаисом и Меотийским озером, то есть в области Кубани и нижней Волги.

Если мы пойдем далее в более поздние века, то увидим, что гунны в источниках ясно отождествляются с славянами, например у Беды Достопочтенного, в византийской Пасхальной хронике, у Кедрена, в немецких эпических сказаниях и проч. Но я пока ограничиваюсь рассмотрением старейших и важнейших источников для истории гуннов, каковы Аммиан Марцеллин, Приск, Иорнанд и Прокопий 6 . Повторяю, что к гуннам и их славянству я пришел следующим путем: занятия начальною русскою историей натолкнули меня на болгарское племя. Пересмотрев вопрос о его народности, я убедился, что нет ровно никаких научных оснований считать эту народность неславянскою. Но при сем пересмотре я неправильно старался выделить болгар из группы гуннских народов (так как их неславянство выводили собственно из представления о гуннах, как о народе туранском). Убедившись потом в тождестве болгар с гуннами, я естественно пришел к необходимости пересмотреть вопрос о народности гуннов, то есть пересмотреть те основания, на которых они были отнесены к какомуто (в сущности неизвестному и доселе никем неопределенному) уралоалтайскому племени. И на чем же, как оказалось, было основано такое мнение? Да на таких шатких аргументах, как риторические фразы Аммиана и Иорнанда о некрасивой наружности гуннов, их воинственности, свирепости, кочевом или полукочевом состоянии и т. п. Карикатуру или неестественное безобразие приняли в буквальном смысле и выдали за точный портрет. Вот как невысоко еще стояла историческая критика во времена Нибура и Шафарика! По поводу таких аргументов, приведу пример тех противоречий, в которые нередко попадают поборники норманизма и туранства по отношению к славянам. Г. Куник в доказательство, что языческая Русь, нападавшая на Византию, не могла быть славянскою, приводит ее жестокости, там совершенные: язычники сожгли церкви в окрестностях Константинополя и умертвили множество людей. По его мнению, это должны быть норманны, которые "как раз в то время в западной Европе опустошали церкви и монастыри и весьма часто с особенною яростью убивали в самых церквах епископов и монахов". ("Известия Аль Бекри о Руси и Славянах", стр. 175.) Но вот что говорит г. Макушев о славянах: "Особенно много рассказывает о хищности и свирепости славян Гельмольд". "В войне заграничной (слова Гельмольда о поляках и чехах) они храбры при нападении, но весьма жестоки в грабеже и убийствах: они не щадят ни монастырей, ни церквей, ни кладбищ" ("Сказания иностранцев о быте и нравах славян", 158) 7 .

Итак, в высшей степени было опрометчиво делать научные выводы о принадлежности к тому или другому племени на основании таких неточных, пристрастных и весьма условных отзывов о наружности гуннов, каковы отзывы Аммиана и в особенности Иорнанда. Подобные вопросы решаются не тою или другою фразою источников, а совокупностью всех несомненно исторических фактов.

Чем более всматриваемся мы в вопрос о гуннах, тем более убеждаемся в чрезвычайной важности его правильного решения для истории славян, а следовательно, и в непростительном равнодушии к нему со стороны ученых славистов. Только с разрешением этого вопроса открывается возможность поставить на твердую почву историю славянства в первую половину средних веков. Тогда объясняется и непонятное до сих пор появление целого ряда славянских государств в IX и X веках, и картина всего этого славянского мира, как бы внезапно выросшего из земли на огромном пространстве от берегов Адриатики до Балтийского моря и Волги. Тогда прольется свет и на многие частные вопросы из славянской истории, между прочим на вопрос о начале и распространении церковно-славянской или болгарской письменности. Широкое распространение этой письменности между славянскими народами сделается нам понятным, когда узнаем, что гунны-болгары были многочисленным и некоторое время господствующим славянским племенем. Если обратить внимание на то, что в IX веке часть Паннонии была занята еще гуннами-болгарами (см. у Феофана сказание о расселении сыновей Куврата), то, может быть, уяснится, почему Кирилл и Мефодий явились в Паннонскую Моравию с болгарским переводом Св. Писания, почему наилучший прием Мефодий нашел у князя Платенского Коцела (то есть в собственной Паннонии) и почему его паннонские ученики потом перешли именно в Болгарию. Конечно, поборники немецких домыслов о туранстве болгар и гуннов еще долго и усердно будут производить давление на славянских ученых по этим вопросам; но тем сильнее и доказательнее пробьется наружу и возобладает в науке историческая правда. Для меня понятна неохота немцев примириться с тою мыслью, что началом так называемого Великого переселения народов послужило столкновение болгарских и русских славян с немецкими готами и изгнание последних из Восточной Европы. Но было бы желательно видеть более научной самостоятельности в данном случае со стороны наших славистов. В особенности неприятно встречать таких противников, которые, как, например, в данном случае, не только никогда не занимаясь специально подобным научным вопросом, но и не думая о нем серьезно, спешат выступить с своими возражениями, основанными на предвзятых толкованиях с чужого голоса.

1 Из Журн. М. Н. Пр. 1881. Май.

2 Современник Иорнанда Прокопий прямо говорит о гуннской моде брить щеки и подбородок и подстригать кругом голову, оставляя пучок волос на затылке (Hist. Arcana С. VII).

3 У Иорнанда в плаче об умершем Аттиле, который производили знатные всадники, скакавшие около палатки с его трупом, сказано: Solus Scythica et Germanica regna possedit.

4 Stravam super tumulum ejus, quam appellant ipsi, ingenti commesdsatione concelebrant. Кажется, Иорнанд тут ясно говорит, что слово страва принадлежит самим гуннам, а вовсе не подчиненным им славянам, как это обыкновенно полагают поборники их мнимого туранства.

5 Осетины и теперь еще Волгу называют Идил. А, сколько известно, осетины суть потомки древних алан и принадлежат к арийской семье.

6 Известия Прокопия о гуннах рассматриваются в помещенном выше моем исследовании о болгарах, поэтому я о нем теперь не распространяюсь.

7 А по поводу якобы безобразной наружности гуннов вспоминаются читанные мною когда-то мемуары маркграфини Байретской, сестры Фридриха Великого. Она имела случай видеть русское войско, посланное императрицею Елизаветою на помощь Марии-Терезии в конце войны за Австрийское наследство, и сообщает свои впечатления. Не имея под рукой книги, не могу передать точных ее слов, но помню, что наши воины показались ей малорослыми, чумазыми и вообще очень непривлекательной наружности, - так что еще немного и ее русские вышли бы те же гунны Аммиана и Иорнанда. А между тем коренной русский народ едва ли может быть поставлен ниже немцев по красоте своей расы. Но мы должны, во-первых, иметь в виду явное нерасположение марк-графини к русским, а во-вторых, возможно, что наши солдаты явились туда дурно одетые, плохо накормленные, неумытые и маловыправленные; притом и послано-то было неотборное войско.

----------------------------------------------------------------------

II

Продолжение того же пересмотра1

В предыдущем своем рассуждении о гуннах, относительно их наружности, я указал преимущественно на те преувеличения и то пристрастие, которые очевидны в их изображении со стороны Аммиана и в особенности Иорнанда. Я только слегка коснулся того искусственного безобразия, на которое могут указывать известия о каких-то глубоких нарезах на щеках младенцев. Оставляя в полной силе мое положение о помянутых преувеличениях и пристрастии, в настоящем своем рассуждении обращу особое внимание на те свидетельства, которые прямо указывают, что в вопросе о наружности гуннов едва ли не главную роль играл элемент безобразия искусственного. В этом отношении мы имеем перед собою два свидетельства, принадлежащие двум латинским поэтам-панегиристам V века, именно Клавдиану и Аполинарию Сидонию.