Курский излом

Боевой порядок корпуса строился с таким расчетом, чтобы перекрыть все дороги — вероятные пути движения бронетехники врага и в то же время, используя рощи и лесочки, замаскировать танки. В район с. Лучки (южные) были выдвинуты часть сил 6‑й гв. мсбр, на рубеже: ур. Козинка, выс. 232.0, Лучки (южные) развернулись 22‑я гв. тбр полковника Н. В. Кошелева с 1499‑м иптап, а в х. Тетеревино{436} — 20‑я гв. тбр подполковника П. Ф. Охрименко.

21‑я гв. тбр полковника К. И. Овчаренко и 48‑й гв. ттпп — подвижной отряд комкора располагались в районе Озеровского и в роще севернее Собачевского. Центральное положение этой бригады и танкового полка прорыва давало возможность свободного маневра на любой из флангов корпуса.

Это было особенно важно, так как правый фланг корпуса был открыт, лишь на расстоянии 4 км от него находились подразделения [483] 1‑й гв. тбр. Таким образом, сплошной линий обороны за позициями 51‑й гв. сд не было. Разрыв между танковыми частями ставил 5‑й гв. Стк в сложное положение. Понимая, какими последствиями это грозит, А. Г. Кравченко выдвинул на рубеж выс. 243.2, 246.3 танковый отряд, усиленный стрелковой ротой, а для обеспечения стыка с левым соседом (части 2‑го гв. Ттк) на рубеж Петровка — Нечаевка направил танковую и мотострелковую роты. Такое построение давало возможность прочно оборонять занимаемый рубеж. При этом командир корпуса имел внушительный подвижный танковый резерв.

Однако напряжение было столь велико, что не всем генералам, в том числе и И. М. Чистякову, в этот момент хватало выдержки и здравого смысла. Командарм, вероятно, потерял самообладание, потому что дальнейшие его шаги иначе как откровенным хамством и глупостью назвать нельзя. Получив согласие командующего фронтом, он отдает приказ: вывести часть сил 5‑го гв. Стк, резерв комкора, который прикрывал открытый правый фланг соединения, из района обороны корпуса и нанести ими немедленно удар по правому флангу дивизии «Лейбштандарт». Обратимся к докладу А. Г. Кравченко, командующего Воронежским фронтом, об обстоятельствах окружения своего корпуса:

«Противник крупными силами танков, не менее двух тд, и мотопехоты в 12.00 6.07.43 г. начал выдвижение двумя колоннами из района Смородино, Козьма — Демьяновка и лес восточнее, в северном и северо–восточном направлении. Как теперь точно установлено, против частей корпуса противник наносил главный удар. Именно здесь было острие танкового клина, насчитывавшего до трехсот танков и мехдивизии. С началом своего выдвижения авиация противника систематически обрабатывала боевые порядки и районы сосредоточения частей корпуса. В течение 6.07.43 г. учтено не менее 1500 самолето–вылетов.

В период выдвижения танковой группировки противника мне было передано командиром 23‑го гв. ск требование от Вашего имени о переброске двух танковых бригад и танкового полка «Черчилль» за пределы своего района для контратаки противника в районе высот 246.3, 243.2 и роща северо–восточнее. Кроме этого распоряжения, отданного от Вашего имени, ко мне прибыл с полномочиями от командующего 6‑й гв. А полковник Никифоров, который угрожал применением оружия, если корпус не пойдет в контратаку. Это распоряжение было мною выполнено»{437}. [484]

Дополню донесение комкора еще одним документом. Это записка заместителя командующего БТ и MB Воронежского фронта генерал–майора И. И. Петрова. В нем более ярко и наглядно изложены методы, которыми проводил в жизнь свои решения командующий 6‑й гв. А. Итак, на КП 5‑го гв. Стк напряжение нарастало:

«Проверяя приказ Военного совета о выходе 5‑го гв. Стк в район Лучки, Тетеревино, Беленихино и 2 гв. Ттк в район Рождественка, Дружный, Сажный — между 12 и 13 часами 6.7.43 г. находился на КП командира 5‑го гв. Стк — Калинин. В это время в штаб вошел командир 23‑го гв. ск, генерал–майор, фамилию его не знал, и начал требовать перехода в контрнаступление танкового корпуса.

Командир 5‑го гв. Стк отклонил это требование как не соответствующее обстановке. Я также просил его не волноваться и заявил, что сейчас не такая обстановка, чтобы двигать корпус в наступление. Он продолжал настаивать, заявляя, что противник большими танковыми массами занял Большие Маячки и движется на Кочетовку.

Минут через тридцать он снова является (сильно выпивший) и требует уже от меня, чтобы я пустил два корпуса в контрнаступление, и если это не будет сделано, его уполномочил Военный совет 6‑й армии меня арестовать и даже расстрелять.

Я ему снова заявил, что при данной обстановке (авиация противника интенсивно обрабатывала расположение 5‑го гв. Стк и противник подвел в р-н Лучки дивизию «Рейх») двигаться корпусу нецелесообразно. Он заявил, что арестовывает меня, и приказал вызвать автоматчиков. Связаться с КП 6‑й гв. армии не представлялось возможным, и я выехал на КП 6‑й гв. армии.

При встрече с генерал–лейтенантом Чистяковым он также начал на меня кричать и был удивлен, что я еще не арестован. Я ему ответил, что я прибыл изложить решение командующего фронтом, и его решение о выдвижении двух корпусов в контратаку просил доложить командующему фронтом.

После я выехал в штаб фронта, где и доложил командующему БТ и MB фронта генерал–лейтенанту тов. Штевневу.

Прошу привлечь к ответственности лиц, допустивших неправильное использование корпусов, а также превысивших свою власть по отношению ко мне»{438}.

Сильно выпившим генералом был командир 23‑го гв. ск генерал–майор П. П. Вахромеев, войска которого в этот момент под ударами врага отходили на восток. Разговор о его [485] судьбе впереди. Вернемся к командующему 6‑й гв. А. Эмоциональное состояние И. М. Чистякова понять можно. На его глазах враг рассек оборону армии пополам и прорывается значительными силами в тыл, к его КП, при этом все резервы исчерпаны. А в это время командир танкового корпуса, находящийся в этом районе и переданный Н. Ф. Ватутиным только что в его подчинение, морочит голову и отказывается атаковать противника. Непросто в такой обстановке сохранять уравновешенность и трезвый подход к оценке обстановки. Тем не менее выдержка, спокойствие и, что немаловажно, корректное отношение к подчиненным были крайне необходимы именно в этот момент, и пример должен был в первую очередь подавать старший начальник. Увы, командарм в сложившейся обстановке оказался не на высоте. Налицо в чистом виде хамство и превышение власти в отношении генерала — представителя вышестоящего штаба. По крайней мере, он мог бы более детально разобраться в ситуации, а не раздавать угрозы направо и налево.

Ивану Михайловичу в этот момент надо было не слушать уже «набравшегося» своего командира стрелкового корпуса, а самому приехать на КП 5‑го гв. Стк и поглубже вникнуть в предложения А. Г. Кравченко. Он ведь лично знал этого опытного и толкового генерала, еще по Сталинграду, где Алексей Григорьевич продемонстрировал лучшие качества военачальника. Но выдержка и интуиция в этот момент, вероятно, покинули командарма. А план комкора был наиболее оптимальный в тех условиях и основывался на все той же проверенной и обкатанной в боях «катуковской» тактике засад и коротких контрударов по точно установленным флангам боевых групп врага. А. Г. Кравченко, как и М. Е. Катуков, когда возражал против контрудара 6 июля, справедливо полагал, что в столь сложных условиях на первом этапе отражения удара необходимо не подставлять тонкую броню наших машин под огонь противника, а использовать сильную сторону танкового корпуса — огневую мощь около 260 стволов танковых и артиллерийских орудий. Численность артиллерийской группировки корпуса в ходе боя 6 июля 1943 г. приведена в таблице 20. Их необходимо было вкопать в землю и создать на основных путях движения дивизий Виша и Крюгера противотанковые опорные пункты из боевых машин танковых бригад и мотопехоты. Что уже и было сделано танкистами. При построении обороны узлами сопротивления появлялась возможность прикрыть средствами ПВО — 12,7‑мм крупнокалиберными пулеметами ДШК, смонтированными на автомобилях ГАЗ-АА, — танки и пехоту, расставив их непосредственно на переднем крае. Этих установок в корпусе было 52. В то время на поле [486] боя, из–за отсутствия брони на автомашинах, их выводить было нельзя. Поэтому наши танки в ходе атаки были беззащитны перед ударами с воздуха.