Популярная история евреев

Для людей типа Ратенау и крещение и сионизм были не решением главной задачи, а трусливым бегством от нее. Еврей должен утвердить свои германизм и гуманизм и способствовать выдвижению Германии во всех областях. Что, физическое мужество не является характерной чертой евреев? Так пусть станет ей! Еврейские студенты становились более закаленными дуэлянтами, чем неевреи-юнкеры. Их стали бояться до такой степени, что нееврейским клубам пришлось специально изобретать идеологические и расовые причины, чтобы уклониться от еврейских вызовов. Они тренировались. Они соревновались. В течение первых же двух десятилетий после возрождения Олимпийских игр немецкие евреи завоевали 13 золотых и 3 серебряные медали в фехтовании на рапирах и саблях. Немецкая чемпионка в беге с препятствиями Хелен Майер, известная под кличкой «блондинка Хе», дважды завоевывала золото. Евреев могли не допустить в ряды офицерского корпуса, но они старались как могли. Внуки людей, говоривших на идише, в котором отсутствует военная терминология, были с 1914 по 1918 год 31 500 раз награждены Железным Крестом.

Тем не менее, отождествление евреев со всем германским при жизни последнего поколения перед Армагеддоном происходило на фоне культурной и научной революции, которая неслась совсем в другом направлении и в которой евреи играли ведущую роль. Параллельно с гонкой военных и морских вооружений, которая все глубже разделяла Европу и накаляла в ней обстановку, шла гонка интеллектуальных вооружений, разделявшая общество. Модернистское движение, оказывавшее влияние на все стороны культурной и интеллектуальной жизни, набирало мощь и превращалось в непобедимую силу. Традиции и консерватизм, не являвшиеся, разумеется, непреодолимым препятствием, оказывали сильное сопротивление, которое становилось все более отчаянным в течение последнего предвоенного десятилетия, когда отчетливо стали видны претензии модернизма. Евреи при этом, как и все прочие, оказались по обеим сторонам. Благочестивые евреи, будь то ортодоксы или хасиды, были, пожалуй, наиболее консервативным, чтобы не сказать – реакционным, элементом в Европе, выступавшим против любых культурных и научных перемен. Но в нееврейском мире на них не обращали ни малейшего внимания, как будто их вовсе не было – так, что-то вроде традиционных предметов обихода. А евреи и еврейство всегда и повсюду ассоциировались с самыми крайними формами модернизма.

Конечно, невозможно отрицать, что эмансипация европейских евреев и их выход из гетто в самую гущу интеллектуальной и художественной жизни способствовали ускоренным переменам. Евреи были природными иконоборцами. Подобно пророкам, они готовы были сокрушать привычных идолов, причем делать это умело и с каким-то свирепым весельем. Они наводняли области деятельности, традиционно им чуждые или запрещенные, и становились в них свежими ростками.

К примеру, еврейская музыкальная традиция была намного старше любой другой в Европе. Музыка оставалась элементом еврейского богослужения, и кантор был почти столь же ключевой фигурой в еврейской общине, как раввин. Однако еврейские музыканты, за исключением выкрестов, не играли заметной роли в музыкальном развитии Европы. Поэтому выход на европейскую музыкальную сцену в середине XIX века большого количества еврейских композиторов и исполнителей стал событием, причем привлекающим к себе большое внимание. Иудаизм здесь был не при чем. Некоторые из них, как Мендельсон, были выкрестами. Другие, как Жак Оффенбах (1819—1880), ассимилировались и были безразличны к религии. Некоторые, подобно Жану Халеви (1799—1862) и Джакомо Мейерберу (1791—1864) были верующими и соблюдающими обряды*. Однако музыкальный мир знал об их еврействе и о том влиянии, которым они пользовались, причем не просто в качестве композиторов, но и как руководители оркестров, академий, опер и музыкальных театров. Более того, существовало широко распространенное мнение, что и многие другие знаменитые музыканты были еврейского происхождения. Так, считали евреем Россини, который присутствовал в 1839 году на знаменитой свадьбе Ротшильда во Франкфурте. Иоганн Штраус, основатель знаменитой венской музыкальной семьи, был действительно сыном крещеного еврея – хозяина гостиницы в Будапеште. Даже у Вагнера были опасения (правда, необоснованные) насчет собственного еврейского происхождения. Подозревали также, что за революционные изменения в музыке того времени основную ответственность несут евреи.

Между 1860 и 1914 годами стало нарастать общественное сопротивление музыкальным новациям, особенно в таких центрах, как Вена, где привыкли очень серьезно относиться к музыке. Как писал один историк музыки, ускорение темпа стилистических изменений и рост музыкальной публики объединились и сделали «и без того трудные отношения между артистом и публикой просто патологическими». Музыканты сознательно провоцировали; бывало, что публика отвечала насилием. Еврейский иконоборческий элемент придавал и провокациям и ответной реакции экстремистские формы. В Вене разразился скандал, когда в 1897 году Малер был назначен главой придворной оперы – едва ли не самый важный пост в немецкой музыке. Он занял его по праву, так как был одним из ведущих дирижеров Германии, и его назначение более чем оправдывалось разнообразием и великолепием постановок за его десятилетнее пребывание в должности. Но, чтобы занять ее, ему пришлось принять католицизм. В глазах тех, кому были ненавистны его новации, это не только не смыло с него еврейское клеймо, но и еще больше привлекло к нему внимание. «Он никогда себя не обманывал, – писала его жена, – и он знал, что люди не забудут его еврейского прошлого… Да он и не хотел, чтобы его забыли… Он никогда не отрицал своего еврейского происхождения. Скорее подчеркивал». [1]

Руководящая деятельность Малера в Вене была бурной, и в конце концов враждебные интриги вытеснили его в Нью-Йорк. Все это произошло даже без провокационной роли его симфоний, которые почти не исполнялись при его жизни. Совсем другая история была с Арнольдом Шенбергом (1874—1951), который родился в Вене в еврейской семье, но был воспитан католиком. Он вызвал скандал, перейдя в возрасте 18 лет в протестантство (в 1933 году он вернется в лоно иудаизма). В 1909 году его «Опус 11, № 1 для фортепьяно» ознаменовал полный отказ от традиционной тональности. Через два года в основном по рекомендации Малера он получил небольшой пост в Венской королевской музыкальной академии, что вызвало бурю протеста в австрийском парламенте. Здесь, настаивали, Вена, столица европейской музыки, хранительница одной из главных драгоценностей мировой культуры, и неужели она должна находиться в руках этого не то еврея, не то бывшего еврея, не то бывшего католика или кто он там есть, который относится к ней с явным пренебрежением? В данном случае ощущение надругательства над культурой преобладало над антисемитизмом как таковым: точнее будет сказать, что оно превратило в антисемитов, по крайней мере, в данный момент, людей, которые обычно не выражали подобных настроений. Чувство глубокого гнева вызывал еврей-иконоборец. Когда в феврале 1913 года в Вене была исполнена вполне традиционная кантата того же Шенберга «Gurrelieder», публика четверть часа рукоплескала ей. На следующий месяц в том же городе исполнение его же «Камерной симфонии № 1 (опус 9)», следом за которой был исполнен «Altenberglieder» его ученика нееврея Альбана Берга, вызвало целый бунт, потребовавший вмешательства полиции. Все это начал Малер, продолжил Шенберг; эти евреи совращают молодых арийских композиторов вроде Берга – так примерно говорили в народе.

Новый виток процесса приходится на тот момент, когда элементом новаций становится эротика. Именно это привнес Леон Бакст (1866—1924) в Русский балет, который был в первую очередь детищем евреев. Бакст был сыном уличного торговца, который прошагал от Гродно до Санкт-Петербурга со всем своим скарбом за плечами, а затем, во время Крымской войны, стал преуспевающим военным портным. Рыжий Леон был евреем до мозга костей и считал, что большинство знаменитых художников, включая Рембрандта, имели еврейские корни; на его бумагах с монограммой красовалась Звезда Давида. Его исключили из Академии художеств в Санкт-Петербурге за то, что он представил на конкурс картину «Мадонна, оплакивающая Христа», где изобразил целую толпу евреев из литовского гетто, чтобы подчеркнуть национальную принадлежность Христа и Богоматери; разгневанное жюри крест-накрест перечеркнуло его творение красным карандашом.