О происхождении названия «Россия»
О происхождении названия «Россия» читать книгу онлайн
Книга доктора исторических наук Б.М. Клосса представляет первое монографическое исследование, посвященное происхождению и бытованию термина «Россия» в русской письменности XIV—XVIII вв. (от первых упоминаний до официального названия государства). Происхождение названия «Россия» тесно связано с греческой культурой. Основная проблема состояла в установлении времени проникновения названия «Россия» в средневековую русскую письменность, объяснении причины замены древнего названия «Русь» на «Россию», его связи с определенными общественными кругами и утверждения в государственной титулатуре. Особый предмет исследования представляют такие варианты названия, как «Великая Россия», «россияне», диалектизмы типа «Расея», выясняются причины трансформирования первоначального названия «Росия» (с одним «с» — в соответствии с греческим оригиналом) в название «Россия» (с двумя «с»). Работа основана на изучении многочисленных рукописных и печатных источников, многие из которых впервые вводятся в научный оборот.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Главная же ошибка предыдущих исследователей состоит в неправильной трактовке слова «государь» в тексте Послания к Иоанну, понимая в нем «государя и великого князя всея Руси». На самом деле, это обычное этикетное, почтительное обращение к адресату. Почему-то никто не обратил внимание, что в конце Послания к Иоанну автор именно так и пишет вельможе:
Тако же и ныне ты, государь мой, потщися мне нечто отписати и наздати мою душу, уже и плакати не могущу {148}.
Сравните также, например, письмо Иосифа Волоцкого к суздальскому епископу Нифонту:
Господину государю преосвященному владыце Нифонту Суждальскому и Торусскому, грешный чернец Иосиф, нищий твой челом биет. Ведомо тебе, государю моему, нынешняя великаа беда, постигшиа Рускую землю и все православное христьянство… Ныне же, богоутверженый владыко, о сих тебе пишу, не яко уча и наказуя твое остроумие и богоданную премудрость (ни бо лепо нам забывати своея меры и таковая дръзати), но яко ученик учителю, яко раб государю воспоминаю тебе и молю… {149}
Таким образом, слово «государь» трактуется здесь как «господин» и княжеское достоинство никак не удостоверяет.
Более того, характеристика «четверочисленых столпов», читающаяся в Послании к Иоанну, относится скорее к лицам духовным, чем к светским. Главная их добродетель состоит в том, что они «благочестия великие столпы и светлой еуангельской истине поборники», «еретиком страшни» и не принимают «еретические развратные преданиа», представляют из себя «велицыи сосуды божественных дарований добродетелных, …в них же бяше любовь и целомудрие и смирение и благо-стыни кротость», их гибель потрясла всех «служителей еуангельских» {150}. Противоеретическая составляющая изложенной характеристики, очевидно, выдает руку иосифлянского писателя (добавим, что и само Послание к Иоанну обнаружено только в рукописях Иосифо-Волоколамского монастыря).
В истории первой половины XVI в. известен только один случай удивительного стечения обстоятельств, когда один за другим ушли из жизни сразу несколько видных деятелей иосифлянской партии: 28 августа 1515 г. умер Вассиан Санин, архиепископ ростовский и брат Иосифа Волоцкого, 9 сентября 1515 г. скончался сам Иосиф Волоцкий, 12 ноября 1515 г. умер суздальский епископ Симеон Стремоухов, ученик Иосифа Волоцкого и его постриженник {151}.
Итак, трое из четырех «великих столпов благочестия» известны: это — Вассиан Санин, Иосиф Волоцкий, Симеон Стремоухов. Четвертого участника можно узнать, если обратиться к сообщению Новгородской летописи Дубровского. Среди осенних событий 1515 г. летописец записал:
Того же лета в осень, в семом лете после сведения из Новагорода архиепископа Серапиона, немного не допустя семого лета, смирился князь великий с Серапионом; а кто ни постоял, Василей Ондреевич Челядин, и владыка Ростовский Васиян, и брат его Иосиф, и владыка Суздалский, и того лета вси умерли, а Иван Ондреевич Челядин в Литве главу положил, а рязанской Тарасей и владычество оставил его же ради; да того же лета и пермский умер Протасей {152}.
Из текста Новгородской летописи следует, что в седьмое лето после сведения Серапиона с Новгородской кафедры (а оно наступило в мае 1515 г.) его бывшие недруги «того лета» все умерли: Василий Андреевич Челяднин (боярин и дворецкий, влиятельный почитатель Волоцкого игумена), владыка Ростовский Вассиан Санин, игумен Иосиф Волоцкий, владыка Суздальский Симеон Стремоухов. Поскольку последние трое перечислены строго в хронологическом порядке, то можно предположить, что смерть Василия Андреевича Челяднина произошла летом 1515 г. (но ранее 28 августа — дня кончины Вассиана Санина, дата смерти Василия Челяднина в источниках не зафиксирован). Мне кажется, что именно Василий Андреевич Челяднин должен быть причислен к четверке «столпов благочестия»: его имя в летописном списке стоит в одном ряду с видными деятелями иосифлянства, причем на первом месте. Что же касается рязанского и пермского владык, то здесь возможна какая-то путаница, так как Протасием звали как раз рязанского епископа, а на пермской кафедре в рассматриваемое время священнодействовал владыка Никон.
Итак, Послание вельможе Иоанну по своей сути представляет своеобразный «Плач» или «Надгробное слово», сказанное по поводу единовременной кончины в 1515 г. четырех «столпов благочестия»: архиепископа Вассиана Санина, игумена Иосифа Волоцкого, епископа Симеона Стремоухова и боярина и дворецкого Василия Андреевича Челяднина (хотя возможен вариант с заменой последнего на епископа рязанского Протасия), в связи с чем оплакивается «христоимени-тый и боголюбивый и великолепный и славный род государя» (т. е. Иосифа Волоцкого), который «яко лист уже увяде, яко цвет отпаде, яко свет златаго светилника угасе, и оставись дом пуст». В тексте содержатся данные, свидетельствующие, что «Надгробное слово» написано в ближайшее время после описанных событий. Автор пишет:
Тем же убо ныне и аз одръжащая злая острупленым и уязв-леным сердцем обрыдоваю;
Тогда радостне ликоствовахом, ныне обилно о страстех воздышем, тогда светлое, ныне же надгробное;
Аз же ныне лютейшею печалию оскорблен, …и сердце вмале не разседеся от злостраданиа последняго, иже ныне постиже нас {153}.
Следовательно, Послание Иоанну написано в конце 1515 или в начале 1516 г.
Для определения авторства Послания вельможе Иоанну мы сравним его с Надгробным словом Иосифу Волоцкому Досифея Топоркова. Для обоих памятников характерны одинаковые словоупотребления, но еще более впечатляет использование в них общих источников. Так, сюжет из «Сказания о новоявившейся ереси» Иосифа Волоцкого («Отлетеша 6о от нас яко щурове добропеснивии, яко славие великогласнии, яко ластовици сладкоглаголивии, …оглашающе уши слышащих») {154} обыгрывается в Послании Иоанну:
Отлетеша аки славим сладкопеснивии всяко божественное хотение, зане же не имущим нам уши слышати {155};
и в Надгробном слове Иосифу Волоцкому:
…в чтении толик бе, якоже ластовица и славии доброгласныи, привлачаше и услажаше слухи послушающих {156}.
Причем в обоих произведениях заметна разная степень близости к общему оригиналу: в Послании Иоанну лучше передано само начало («Отлетеша аки…»), а в Надгробном слове — окончание («послушающих», к тому же в тексте сохранена «ластовица», опущенная в Послании Иоанну).
Обращаясь теперь к другому источнику — Надгробному слову митрополиту Киприану Григория Цамблака, мы видим, что фрагмент:
Настояше убо и сие нам пострадати, о друзи, еже пострадахом, его же от скоръбных мню ничто же, но лютейшее: что бо и будет ино от иже печялию касающихся сердцю, таковыа тыцеты равно? Не бо имением отъятое, не славы, не села, или стяжаниа, не стада, или чреды, не отечества, не домовъ и сродникъ, или суседъствующих, но самого отца огьятие пострадахом [23],
с разной степенью точности отразился, с одной стороны, в Послании Иоанну:
Понеже убо настояше нам и сие пострадати, о чюдне, еже и пострадахом, его же от скорбных мню ничтоже лютейши. Что будет ино от иже печалию касающихся сердцу таковыя тщеты равно? Не бо имениа отъятие, не славы, не отечества, не сродник, но всея вселенныя по благочестии поборник {157}, [24]
