Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

Благодаря поразительной трансформации, напоминавшей о его дартмутских днях, Ледъярд вообразил себя в роли американского индейца, старающегося отыскать след цивилизации. Плавный переход и последовательность ступеней, которые он обнаружил, явно были те же, что и прежние, к которым он неоднократно обращался, когда ехал с запада на восток, «последовательные ступени, посредством которых осуществляется переход от цивилизации к нецивилизованности». Теперь он двигался с востока на запад, возвращаясь к цивилизации, и переход от одной ступени к другой был менее постепенным, а переход из Польши в Пруссию, въезд в Западную Европу — «довольно резким».

Он подытожил этот переход в перечне пороков и добродетелей, определяющих превосходство цивилизации и благодаря которым «восточный мир во всех отношениях ниже западного»:

«Последовательные ступени» сменились «великим барьером», местонахождение которого он установил с совершенной точностью. То, что стольким особенностям обычаев, нравов и народного быта удалось найти определенное место по ту или иную сторону барьера, отделяющего европейский дух от «всего противоположного», — барьера, разделяющего «азиатские и европейские нравы», было настоящим географическим парадоксом. Как-никак, Ледъярд уже проехал по Европе тысячу миль с той самой минуты, как снова пересек Урал или, по крайней мере, Волгу. Парадокс этот разрешала только концепция Восточной Европы.

Это не простая география, но, по выражению самого Ледъярда, «философическая», отражающая интеллектуальное влияние Просвещения.

Фридрих умер за два года до этого, в 1786 году, и Ледъярд мог взывать к его памяти, превращая его «великий дух» в символ «европейского духа». Ледъярд обращался к Фридриху подобно Вольтеру, который летописал приключения Карла XII, чтобы фантазировать о завоеваниях в Восточной Европе и за ее пределами. Когда внимание обращалось к ней, европейский дух часто оказывался духом завоевания и господства, конечно — во имя «смелых и благородных начинаний», во имя цивилизации. И Сегюр, считая, что совершенно покинул Европу, и двигавшийся в противоположном направлении Ледъярд, снова принимавший Европу в горячие объятия, имели в виду, что есть две Европы, Восточная и Западная. Они оба открыли Восточную Европу, так как нуждались в ней, ибо отсталость этой «вспомогательной территории» только подчеркивала преимущества европейского духа — духа ангелов цивилизации, обитающих в дивных странах Запада.

Заключение

Восточная Европа была плодом философского и географического синтеза; ее изобрели люди эпохи Просвещения. Разумеется, сами по себе восточноевропейские земли не были ни изобретением, ни выдумкой. И они, и населявшие их народы всегда оставались вполне реальными и действительно лежали к востоку от некоторых земель, занимавших относительно них более западное положение. Дело вовсе не сводилось к наделению этих реально существующих земель некими придуманными или мифическими свойствами — хотя в XVIII веке не обходилось и без этого. Описания, оставленные авторами эпохи Просвещения, не были прямой ложью или выдумкой. Напротив, путешествия становились все более амбициозными, а наблюдения — все менее наивными; словом, эти земли посещали гораздо чаще и изучали гораздо тщательнее, чем когда бы то ни было. Открытие же или изобретение состояло в том, что между этими землями устанавливали связь, основанную и на фактах, и на вымысле, благодаря которой и возникла Восточная Европа как аналитическая категория. Она представляла собой набор наблюдений, которые обобщали и связывали воедино самые разнообразные земли и народы. Именно в этом смысле Восточную Европу можно назвать культурной конструкцией или сказать, что ее породило интеллектуальное изобретательство Просвещения.

Хотя установление связей между этими странами и означало, по сути, изобретение Восточной Европы, между некоторыми из них действительно существовало значимое сходство; но были и громадные различия. Изобретая Восточную Европу, западные интеллектуалы предпочитали обращать внимание лишь на сходства, образовывавшие некую общую схему, и не замечать различий, которые в нее не вписывались. Самый вопиющий пример тому — статья о Венгрии в знаменитой «Энциклопедии» Дидро и д’Аламбера, своеобразном кодексе научных знаний, составленном в соответствии с высокими стандартами Просвещения. Справляясь с «Энциклопедией», просвещенные читатели узнавали, что «венгерский язык является диалектом славянского» и потому «состоит в некотором родстве с языками Богемии, Польши и России». Эта явная ошибка не была сделана намеренно, чтобы обмануть или запутать читателя, но тем не менее позволяла установить «некоторое родство» между языками и странами. В других случаях ошибочность или правдивость тех или иных утверждений может казаться более относительной, но любая категория, основанная на сходстве, свидетельствует о выделении и отборе — кто-то расположил сходства и различия таким образом, чтобы из всех возможных калейдоскопических сочетаний они сложились именно в такую, а не иную схему.

Карта Европы позволяет составить на ее основе ограниченное количество комбинаций. Стрелки компаса обозначают сочетания парных направлений — север и юг, восток и запад; этим бинарным оппозициям были приписаны культурные значения, основанные на выделяемых сходствах и различиях, а также на представлениях о верховенстве и иерархии. Изобретение Восточной Европы было переломным моментом в интеллектуальной истории: если Ренессанс считал основополагающим разделение Европы на север и юг, то Просвещение сочло более важным разделение континента на запад и восток. Прежде чем появиться на карте, Восточная Европа родилась в головах просветителей.

Аналитические категории, задававшие карту Восточной Европы, отражают стремление Просвещения установить взаимосвязанность ее составных частей. Сегюр описал Санкт-Петербург через набор бинарных оппозиций: «век варварства и век цивилизации, десятое и восемнадцатое столетия, азиатские и европейские манеры, грубый скиф и утонченный европеец». К середине XIX столетия эта формула стала незыблемой, и через бинарный контраст «между Европой и Азией, между цивилизацией и варварством» Бальзак описывал уже все восточноевропейские народы. В основание культурной схемы, на которой построена Восточная Европа, легли парные аналитические противопоставления, придававшие однородность этому региону и его разнообразным землям. Если географическое представление о Восточной Европе было основано на противопоставлении Европы и Азии, то ее насущная философская важность для эпохи Просвещения вытекала из противопоставления цивилизации и варварства. Тем не менее эти взаимосвязанные определения отнюдь не были четкими, а сами эти земли зачастую были не похожи друг на друга. Эпоха Просвещения живо интересовалась всем восточным и вовсе не стремилась безусловно уравнять азиатский континент с варварством. Эти категории лишь накладывались друг на друга, и беспорядочное сочетание бинарных оппозиций создавало интеллектуальное напряжение, так что сама искусственная связь между восточноевропейскими землями оставалась крайне неустойчивой.