Необыкновенное лето (Трилогия - 2)

- Зубинский хотел перебежать к белым. Я не хотел. Он угрожал, сказал, что пустит мне в затылок пулю. И что никто не узнает. Сказал, что на машине можно в одну ночь докатить до белых.

- Когда он это сказал? - спросил Извеков.

- На остановке. На последней. Он узнал в деревне, что в Пензе белые. Мужики уже ждут. Когда мы стояли у деревни, они сказали. И что идут на Саратов. Все кончено с красными, сказали ему мужики.

- Кто идет на Саратов?

- Мироновцы. Он не успел толком пересказать. Торопился. Сказал, что рассуждать поздно. Вот и все. Все он. Зубинский. Вот, теперь пусть.

Шубников вздохнул на всю избу.

- И он велел вам вынуть прерыватель?

- Он сказал: ты ковырни там, что надо.

- И вы вынули прерыватель?

- Товарищи! - вскрикнул Шубников. - Товарищ Извеков! Как вы можете говорить, будто я вынул! Это под револьвером, под страхом смерти! Да разве я волен был вынуть или не вынуть?

- Вы вольны были вовремя заявить мне об измене, - сказал Кирилл. Когда Зубинский ушел на станцию, он был больше не опасен для вас.

- Так ведь Зубинский унес с собой на станцию прерыватель в кармане! с отчаянием воскликнул Шубников.

На мгновение все смолкли.

- Но вы обманывали меня и покрывали Зубинского, - сказал Кирилл.

Шубников наклонился, словно готовясь упасть на колени.

- Виноват. В этом виноват. Побоялся. Не думал, что вы, товарищ Извеков, великодушно поверите. Все равно, думал, из личных наших отношений не захотите простить.

- О каких отношениях вы? - жестко сказал Кирилл, и лицо его стало медленно желтеть.

Опять оба члена тройки пристально посмотрели на него.

- Не буду же я в данном обществе рассказывать, - пробормотал Шубников со своей простецко покорной улыбочкой.

- Вы еще наглец к тому же! - не выдержал Извеков. - Признаете ли вы, что у вас с Зубинским был сговор в Саратове - перебежать к белым?

Шубников вытянул руки, словно обороняясь, и на миг остался в этой позе:

- Нет, нет, не предумышленно! То, что я здесь показал, - святая правда. Жертва чрезвычайной обстановки. Действовал под угрозой. И все. Сам никогда бы на это не пошел. Я - человек слова. Раз взялся служить Советской власти, значит, служу.

Военком сказал мрачно:

- По-моему, ясно. Обвиняемый умышленно привел машину в негодность и признался, что сделал это своими руками.

- То есть как - своими? Моими руками насильник действовал! Никак не я! Я жертвой сделался! За какую вину меня на одну доску с Зубинским ставите?

- Вы узнаете из приговора, за какую вину отвечаете, - сказал Кирилл и взглянул на конвойного. - Уведите его.

- Как из приговора?! - захлебываясь и налегая на стол, выдохнул Шубников. - Из приговора поздно! Я хочу сейчас. Чтобы очевидно, чья вина. Если меня преступником выставляют, я требую очной ставки!

- Я полагаю - излишне? - обратился Кирилл к членам тройки.

- Излишне? - на неожиданной истеричной ноте вскрикнул Шубников. - Что ж, выходит, Шубникова жизнь излишняя? Вам-то она, товарищ Извеков, наверное, всегда была излишня! Не можете мне Лизу простить! Теперь я к вам в руки попал, да? Выместить злобу решили, да?

- Я вас заставлю молчать! - тихо перебил его вопли Кирилл.

- Рот мне затыкаете, а? Из личной ненависти, а? Не-ет! Не на такого напали!

Шубников рванул на себе и отодрал ворот рубахи. Губы его дергались, взгляд блуждал мрачно. Вдруг он закатил глаза, взвизгнул и, побелевший, не сгибая колен, со всего роста повалился на пол. Его начало корчить, голова запрокинулась, дыхание почти остановилось, только изредка выталкивал он кряхтящие стоны. Бумажки высыпались у него из-за пазухи и усеяли половицы.

Все встали и молча смотрели за ним. Военком не спеша скрутил цигарку, закурил и, подымливая, косил глазом на искажаемое гримасами лицо Шубникова.

- Может, его - на воздух? - спросил взволнованный Извеков.

Ему не отозвались, и еще минуты две, так же молча, все продолжали наблюдать припадок. Потом, в спокойствии, но немного брезгливо, военком сказал:

- Такие нам знакомы. Есть, которые гораздо натуральнее работают. Даже врачи затрудняются.

Он отошел к окну, полуобернул назад голову и сквозь дым процедил:

- Вставайте, Шубников. Все ясно.

Но Виктор Семенович забился еще сильнее.

- Оттащите его в сени, - приказал Извеков, и конвоир приставил винтовку к косяку, подхватил Шубникова под мышки и выволок его из горницы.

В начавшемся после этого совещании вся тройка единодушно признала, что вина Шубникова установлена полностью тем, что он один физически выполнил акт саботажа. Что же касалось Зубинского, то соучастие его в деле устанавливалось лишь косвенно свидетельством Извекова о разговоре Зубинского с Шубниковым в момент совершения вредительства. Показания Шубникова на Зубинского могли быть продиктованы стремлением облегчить свою вину. Не исключалась даже и клевета, как месть за то, что Зубинский выдал Шубникова. Кроме недостаточности улик против Зубинского (в виновности которого тоже никто не сомневался), возникла опаска, что за человеком такого пошиба мог тянуться хвост других преступлений и что скорое решение помешает их раскрытию. Постановили поэтому дело Зубинского выделить и, если позволят обстоятельства, препроводить арестованного в Саратов.

В совещании не проявилось никаких разногласий, и уже встал вопрос о мере наказания, когда вдруг Извеков заявил, что он примет те предложения, которые будут на этот счет сделаны, но подписать приговор Шубникову отказывается.

Произнося это слово - отказываюсь, - Кирилл был готов встретить изумление. Но как только оба члена тройки смолкли, он невольно опустил взгляд и притих так же, как они. Потом он превозмог себя и, не дожидаясь расспросов, прибавил:

- Должен отказаться по личным мотивам.

Но слова его не разрешили, а как будто еще затянули тяжелое безмолвие.

- Вы оба слышали, Шубников утверждал, будто я свожу с ним личные счеты. Я не хочу, чтобы у вас или у кого бы то ни было осталась тень подозрения, что это так.

- Но ведь ты судил? - сказал наконец военком.

- Я не мог предвидеть, что мое право судьи будет подвергнуто сомнению. В сущности, подсудимым сделан отвод судье.