Живые и мертвые (Живые и мертвые, Книга 1)

В землянку, низко пригнув огромные плечи, вошел Пестрак. В руке у него был бидон из-под молока, в последние дни заменивший пробитый осколками термос, а под мышкой - два кирпича хлеба.

- Вот и горяченьким побалуемся, - вытер руки Леонидов.

- А то подождем, пока ребята из наряда придут и комвзвода вернется? Или как? - осадил его Комаров.

- Газет не принес? - спросил Синцов.

- Принес.

Пестрак распахнул шинель и, вытащив из брюк смятую газету, стал разглаживать ее.

- Армейская?

- Подымайте выше, - сказал Пестрак. С Синцовым он говорил на "вы". "Известия"!

- Оборотистый ты, однако, парень, - сказал Леонидов.

- Прямо на кухне взял, - сказал Пестрак. - Там корреспондент харчился и пачку газет оставил.

- Значит, хорошо его подхарчили, - усмехнулся Леонидов.

Пестрак оставил это замечание без ответа, еще раз аккуратно разгладил газету и, передавая Синцову, сказал, что шел сейчас на передовую вместе с фотографом из дивизии, фотограф просил показать КП батальона и пошел к Малинину.

- Значит, скоро с тебя причитаться будет, - сказал Леонидов Синцову.

Автоматчики были в курсе дела: знали, что Синцов восстанавливается в партии и, так же как еще несколько человек в батальоне, уже прошедших партбюро, ждет, что вот-вот должен появиться фотограф.

- Видимо, так, - сказал Синцов и улыбнулся. Он был рад приходу фотографа, и у него не было причин таить это от товарищей.

- Дать бритву? - спросил Леонидов.

У него была хорошая опасная бритва, и он не жалел давать ее другим.

- Да я и своей могу, - сказал Синцов.

- Ну, твоей что за бритье! Где поле, а где перелесок!

Синцов зачерпнул в консервную банку воды из стоявшего возле печки ведра и поставил подогреть.

- Что интересное, вслух почитаю, ладно? - сказал Леонидов, потянув к себе газету. Он любил читать вслух, но не подряд, а только то, что считал заслуживающим внимания.

Синцов вынул из вещевого мешка мыло и кисточку. Мыло лежало в розовой целлулоидной мыльнице, кисточка была новая и хорошая. Была еще и безопасная бритва, но бесполезная - без лезвий. Все это попало к Синцову в одном из мешочков с подарками. Подарки шли в дивизию с Алтая, где она стояла до воины, и пришли не к 7 ноября, а с опозданием в две недели. Из алтайцев в батальонах и ротах уже мало кто остался, а среди автоматчиков был всего один - командир взвода Караулов. И все же то, что подарки пришли так издалека, с Алтая, особенно тронуло людей, и автоматчики написали ответное письмо землякам Караулова. Писал под диктовку Синцов, а Караулов, стоя за спиной, как запорожец, время от времени ввертывал разные выражения по адресу немцев. В тот день он, что с ним редко бывало, расчувствовался и выпил лишнего.

Синцов вспомнил об этом сейчас, доставая мыльницу и кисточку.

- Вот, - сказал Леонидов, постучав пальцем по газете. - Вот! Я в армейской еще позавчера заметил, хотел вам почитать, да у меня кто-то замахорил... Вот... - И стал медленно читать вслух громким, сердитым голосом: - "Немецко-фашистские мерзавцы зверски расправляются с попадающими к ним в плен ранеными красноармейцами. В деревне Никулино фашисты изрубили на куски восемь раненых красноармейцев-артиллеристов; у троих из них отрублены головы..." - Он задержал палец на том месте, до которого дочитал, и, продолжая держать его там, поднял злые глаза и спросил: - Ну, что? - Спросил так, словно кто-то спорил с ним. Потом снова посмотрел на то место, где держал палец, и повторил: - "У троих из них отрублены головы..." А я вчера немца убил, так мне Караулов по уху дал. Да?

- Так тебе и надо! - отозвался Комаров. - А что же, люди старались, "языка" брали, а ты его бьешь! Посмотри, какой стрелок!

- Так я ж его и брал, - возразил Леонидов.

- Не ты один брал.

- Ну ладно, по уху, - сказал Леонидов. - Не будь он комвзвода, он бы у меня покатился! Ладно, пусть, - повторил он. - Но он же еще пригрозил: в другой раз повторить - расстреляю! Это как понимать?

- А так и понимать: не бей "языка", - снова наставительно сказал Комаров.

- А как понимать, что меня еще старший политрук тягал? Он мне про "языка" не говорил. Он говорит: "Раз пленный, то вообще не имеешь права... Какое твое право!" - он мне говорит. А это, - Леонидов упер палец в газету так, что прорвал ее, - а это я имею право читать? Или не имею? Я в газете своими глазами все это вижу, как людям головы рубят! А мне по уху? Да?

Он замолчал, ожидая, что ему кто-нибудь ответит. Но ему никто не ответил, и он стал читать дальше, повысив голос против прежнего:

- "В деревне Макеево командир роты связи тов. Мочалов и политрук роты тов.Губарев обнаружили зверски истерзанные трупы красноармейцев Ф.И.Лапенко, С.Д.Сопова, Ф.С.Фильченко. Фашисты надругались над ранеными, выкололи у них глаза, отрезали носы и перерезали горло..." - Он снова оторвался от газеты. - Для чего нам про это пишут? А, младший сержант?

- Чтоб злей были.

- Я и так чересчур злой!

- А "языка" все равно не трогай, - отозвался Комаров, любивший бить в одну точку. - Раз взял, значит, взял.

- Чересчур вы добрые, погляжу я на вас! - зло сказал Леонидов.

Синцов отложил бритву. Последние слова Леонидова рассердили его.

- А ты нам свою злость в глаза не суй! Подожди... - хлопнул он по колену, видя, что Леонидов собирается прервать его. - Ты злой! А сколько фашистов у тебя на счету? Кроме того пленного, два? А Комаров добрый, у него четверо!

- Не все пишутся, - угрюмо ответил Леонидов.

- У всех не все пишутся. У Комарова тоже не все записаны. Какая же твоей злости цена? От злости, что мало убил, решил к двоим третьего добавить? Пленных бить - злость недорогая!

- Много вы знаете о моей злости! - прервал Синцова Леонидов, в гневе переходя на "вы".

- Знаю! - отрубил Синцов. Судьба ожесточила его, лишила последних остатков былой, довоенной мягкости. - Мало ты еще чего видел! Вот что!

- Не меньше вашего!

- Нет, меньше. И первый твой настоящий бой, если хочешь знать, в Кузькове был!

- Больно вы много всего про меня знаете! - сердито, но растерянно сказал Леонидов.

- А я твой отделенный, я про тебя все должен знать, - заставляя себя успокоиться именно при воспоминании, что он отделенный, сказал Синцов.