Белый Бурхан

- Значит, в царство божие хотели на конях въехать, а не пешком прийти к престолу господню? - зло и с ненавистью спросил поп. - Себе - облегчение для греха, а господу труд тяжкий - разбирать оные? Срамцы! Нечестивцы! - Он пошел к выходу, снова зачерпнув домотканые половики ногами. - Анафема вам! Горите в срубах!

Едва за священником закрылась дверь, как Панфил пластом рухнул на пол, заколотил лбом в гулкие доски, обливаясь слезами:

- Прав был Капсим! В отступ надо было идти, в новину убегать! В могучий и вечный схорон забиваться! Прозевали Анчихриста! Проспали с женами в обнимку дьявола! Молитву и ту не приемлет господь!

Пришел Капсим, бухнулся рядом - в азяме с веревкой и шапке, завыл на высокой ноте:

- Помилуй, Спасе, проклятущих жадин мирских! Прими мою молитву души, не отринь ее!

Жена Панфила, побледнев, упала следом, еще на пороге:

- Избей, Спасе, каменьями блудницу вавилонскую!

В этот день было удивительно безоблачное небо. И мороз тоже был удивительным: на термометре доктора, поставленном за окном с двойными рамами, он опустился ниже тридцати градусов. Для гор это не редкость, а вот в долинах за последние пять лет такого еще не случалось.

Накануне была оказия, и Федор Васильевич получил шесть хороших писем и восемь пакетов денег. Суммы, правда, были небольшими, но разве суть в самих рублях?

"Прочитал вашу публикацию в газете. Я - человек небогатый и многим Вам не смогу помочь...". "Простите, что нищ. Но я возгорелся вашей статьей и решил, что на возрождение умирающего края...". "Вы - герой! Я бы не решилась столь долго и столь тщетно вершить Ваш подвиг. Посылаю все, что могу..."

- Как Христу пишут! - Гладышев снял пенсне и смахнул мизинцем влагу в уголках глаз. - Нет, святой отец, вы ошиблись! Не милостью господней и не снисходительностью вашего епархиального начальства будет возрожден к жизни сей народ...

Он распечатал пакеты с деньгами, пересчитал полученные суммы. Мало, конечно. Меньше, чем ожидал. Но начинать можно и с таких грошей: купить лес в конторе Булаваса*, нанять плотников...

* Управляющий имением царствующего дома на Алтае.

- Галя! - позвал он жену. - Ты почитай, что мне пишут! Это же счастье... Нет, мы не прозябаем здесь, как это кому-то кажется! Мы здесь живем и работаем! Да-с! Работаем и живем!

Для Федора Васильевича этот обычный день оказался праздником. Что там рождество! Что там елка, огни и вино!

Он схватил жену, закружил ее по кабинету, топая ногами так, что пенсне на его носу прыгало, грозя соскользнуть, грянуться об пол и разбиться вдребезги.

- Ты как ребенок! - смутилась Галина Петровна, выбираясь из объятий мужа и показывая глазами на порог, где стоял смущенный и растерянный Дельмек.

- Будет у нас больница! Будет, Дельмек! Давай, веселись вместе с нами! Ой-ля, гоп-гоп!..

- Времени нет, дрова рубить надо! Дельмек прошел к столу, выгреб из кармана горсть серебра, высыпал прямо на бумаги и письма доктора.

- Что это? - нахмурился Федор Васильевич.

- Деньги на больницу. Я немного собрал в аилах. Больше нету ни у кого, последнее отдали... - Постоял, переминаясь с ноги на ногу, потом забрался куда-то под шубу, выгреб еще несколько золотых и серебряных монет, прибавил к общей кучке. - А это - моя доля... На трудный день берег! Возьми, пожалуйста... Пусть будет у алтайцев своя больница.

Федор Васильевич сделал шаг к столу, положил ладони на плечи парня, осторожно сжал:

- Спасибо, Дельмек, за помощь...

Нога в ногу. Сапог в сапог.

По топтаному снегу шел Капсим к своей проруби... Старые книги говорили, что все великие крестители изнуряли себя голодом, хладом и жутью жизни. Он малый креститель. И сейчас остался совсем один: за все труды общинники расплатились с ним только новой шубой, сапогами, горстью медных денег и двумя мешками крупы на кашу. А Панфил, став краснобаем и исступленно верующим, чуть не всю братию из нетовских толков увел к попу. И те ушли, испугавшись не столько грядущих казней, сколько нынешних бед, могущих грянуть на их дворы в любое мгновенье...

Но - свят крест горе вознесенный!

Свят крест, приложенный к иссохшим устам. Но - не поповский, а спасов, что сияет в окне на восходе!

Прорубь почти занесло. И новый лед, наверное, уже не продавить ногой, а пешни у Капсима нет. Да и зачем ему испоганенная безверием Иордань?

Его сделали уставщиком общины.

На один день.

Потом все рухнуло... Нет больше общины, нет устава, ничего нет! Потому и лик Спаса поутру был виден в сумраке. Потому и он обмирщен супостатами...

Все попрано и изгажено никонианским срамником - и святость дедовской истины и благословенность корабля, ушедших в схорон и схиму...

О, господи!

Капсим - нищ. Был и остался. Но душа его - богата!

Кто-то опустился рядом, тяжко вздохнул.

Капсим поднял голову:

- Аким? Ты зачем пришел к проруби, Аким?

Ни звука в ответ.

Капсим всмотрелся: стынут слезы на глазах у мужика, трясутся губы от обиды, холодно и зло выпуская слова:

- Жена Дуська ушла. К Софрону, крестнику моему...

Капсим снова опустил голову, глядя в застывшую Иордань. Плохо топил Аким Софрона в ней! Надо было совсем

утопить блуда!

- Ладно, Аким! Мы-то с тобой - тверды в вере!

- Тверды, Капсим...

Успокоил нищий нищего - посох передал... Да-а... Как жить-то до весны, чем? Ведь жить-то надо наперекор всему!

- Можа, в Беловодию уйдем с тобой? В Синегорию, тово?

Хмыкнул Капсим, вспомнив глупые свои берестяные писанки, которые сам сжег на загнете печи. Всколыхнулся было душой от смеха, да только слезы обиды и горечи закипели на глазах... Малое дитя, чему верил-то столь истово? Зачем?

- Нету их, Аким. Ни Беловодии, ни Синегории.

- Как - нету?! - поднял тот изумленные глаза. - Люди-то их ищут! И деды наши искали, и прадеды!

- Зря искали.

Прав Капсим! Никто не наготовил для таких, как он, бедолаг, земель обетованных!

- Самим нам надо, Аким... Самим! Своимя руками.

Глава десятая

ПРОЩАЛЬНЫЙ ПЕРЕВАЛ

Натерпелись страхов Яшканчи и Сабалдай из-за песен Курагана, пока добрались до Кош-Агача! Ничто не действовало на кайчи: ни предупреждения Хертека, ни постоянные стычки с Хомушкой и Бабинасом, ни откровенный пристальный интерес русских верховых к их группе, в которой было мало скота, но много погонщиков. В любой момент Курагана могли арестовать и отправить обратно, привязав