Тавриз туманный

- На это имеются серьезные причины. Иранцы не могут не воодушевляться при виде вооруженных восстаний, вспыхивающих в соседних с ними странах. Революционные выступления рабочих России против правительства царя не могли не оказать своего влияния на иранских трудящихся, которые многому научились у русских рабочих. Иранские революционеры изучили методы борьбы русских революционеров, и организованное Саттар-ханом движение было первым экзаменом. Этот экзамен был сдан на отлично. Борясь с внутренними врагами, Саттар-хан одновременно вел успешную борьбу с царским правительством, не давая ему возможности открыто вмешиваться в дела Ирана.

Пока я говорил все это, девушка, положив вилку, недоверчиво смотрела на меня, готовясь возражать.

- Дорогой друг, - сказала она, когда я кончил. - Я как и все американцы, против того, чтобы иранская революция была повторением русского революционного движения. Культурный уровень русских рабочих, их жизненные условия далеко не те, что в Иране, и даже нужды и запросы их различны. Русский рабочий кричит: "Долой самодержавие!", "Долой царизм!", иранский же крестьянин требует иного. Он не ведет войны против монархического строя и не добивается, подобно русским рабочим, установления диктатуры пролетариата. Он требует только лучшего падишаха. В то время, как русский рабочий с оружием в руках восстает против царизма, иранская беднота, иранские крестьяне умоляют падишаха лишь о милосердии.

- Милая Ганна! - возразил я девушке. - Выслушай мой дружеский совет. Тебе необходимо в свободное время читать историю рабочего движения в России. Если бы ты была знакома с этой историей и знала, какими путями это движение поднялось на нынешнюю ступень, то, сопоставляя иранскую революцию с русской, ты не допустила бы таких грубых ошибок. Я спрашиваю тебя, разве одно время русские революционеры, как сейчас иранцы, не шли на террор и убийство царей? Разве одно время русские рабочие не шли за своими священниками к царю, как иранские крестьяне за мучтеидами, просить его о милосердии и хлебе? Разве русский рабочий, пройдя через ряд кровавых испытаний и понеся многочисленные жертвы, не стал на другой путь, на путь вооруженной борьбы за диктатуру пролетариата? Теперь скажи, не является ли сегодняшнее выступление тавризских революционеров экзаменом для иранских трудящихся? Сама подумай, Ганна, разгром ханов и помещиков, изгнание их из поместий, ненависть к эксплуататорам, свержение деспотического падишаха, кровавая борьба с его армией - не есть ли все это пути, подсказанные революцией пятого года в России? Если сегодня великие державы, вмешиваясь во внутренние дела Ирана, препятствуют развитию революции, то в будущем иранская революция развернется в несокрушимую силу.

- Может быть! - воскликнула мисс Ганна, поднимая свой бокал.

На губах ее играла улыбка. Она медленно, по каплям пила вино. Подняв недопитый бокал до уровня глаз, она смотрела на меня через прозрачный хрусталь.

Я вспоминал вчерашний Тавриз и пытался представить себе положение, в котором очутится этот город завтра. И передо мной вставала страшная картина, заслонявшая собой этот роскошно сервированный сверкающий серебром, фарфором и хрусталем стол и сидевшую за ним молодую обаятельную девушку. Меня мучил кошмар, мне казалось, что спускающиеся с плеч американки тяжелые золотистые косы, извиваясь змеей, вот-вот набросятся на меня; люстры напоминали своей неподвижностью висельников; изображенные на портьерах тигры и львы, казалось, ожив, сейчас ринутся на меня; каждый бокал словно был наполнен ядом. Всякий раз, когда девушка поднимала на меня свои глаза, я вспоминал волшебниц и чародеек из иранских сказок.

За тихо качавшимися перед балконом соснами мне мерещились сотни людей, осыпавших меня градом насмешек.

Голос мисс Ганны, точно зловещий крик филина, наводил на меня уныние.

- Какая игра судьбы! - говорила она. - Так надо было, чтобы я встретилась с тобой. В жизни все возможно, кроме одного - вернуть прошлое. Если бы это было возможно, я бы вернула свои счастливые дни.

- Какие дни? - спросил я.

- Те, что я провела в Джульфе и Ливарджане. Тогда я была тебе дороже. Ты обещал повиноваться мне и делать все, что я захочу. Теперь же ты не хочешь считаться с моими желаниями. Когда я приближаюсь к тебе на шаг, ты удаляешься на сто. Я не сумела найти пути к твоему сердцу, не смогла разгадать тебя. Ты не делишься со мной своими мыслями. Мы не сумели душой и сердцем слиться в одно. Неужели тебя могут удовлетворить такие отношения? Неужели за все это время ты не убедился в моей искренности и преданности тебе и не понял, что в этом далеком уголке Востока у меня нет никого, кроме тебя, и что только тебя я избрала другом? Зачем же ты отворачиваешься от меня, как от чужой?

В глазах мисс Ганны блеснули слезы. Через минуту она подавила свое волнение и наполнила мой бокал.

- Пей! - сказала она - Бывают положения, когда человек, лишь будучи пьян, чувствует себя трезвым. Жизнь без перспективы сама по себе пьяна, как бы она ни была трезва. Ведь большинство пьяниц - это люди, в поисках отрезвления, бродящие по извилистым дорогам головокружительной жизни. Они пьют, чтобы забыть усталость и собрать силы для новых скитаний по путям жизни. Пей же и ты! - продолжала мисс Ганна в крайнем возбуждении. - Лишь выпив, ты обретешь способность забыть эту жизнь, полную шума и суеты, услышать стоны сердца, теряющиеся в этом шуме, и понять желания, рожденные в долгие бессонные ночи. Возьми бокал! Пей, чтобы иметь возможность внимать этим голосам.

Высоко подняв бокал, мисс Ганна протягивала его мне. Я не мог его отвергнуть. Взяв бокал, я смотрел на девушку: она пила вино, и в глазах ее сверкали слезы, которые, казалось, вот-вот брызнут прямо в бокал...

Мисс Ганна плакала.

Я вертел в руке бокал, в котором надеялся найти спасение от мучивших меня вопросов. Напрасные надежды! Даже опьянев и забыв об окружающей жизни, я не мог освободиться от ее тяжести. Кровавые события последних дней оживали перед моими глазами, а в воображении вставала картина предстоящего кровавого возмездия и гибели всех надежд на будущее.

"Пей!" - твердили мне скорбь и уныние. И я пил. Вскоре ощущение тяжести стало исчезать. Теперь все было словно подавлено смертью...

Я стоял у окна. Незнакомая мне белокрылая девушка, протягивая руки, манила куда-то вдаль. Я приближался к ней, и ее крылья начинали темнеть; она влекла меня в какой-то более мрачный, чем этот, знакомый мне мир. Но я не шел. И вдруг случайно я засунул руку в карман и, нащупав там револьвер, достал его. В голове мелькнула мысль: "кусочек свинца положит конец всем мучениям!".

- Стой! Прежде убей меня! - послышался отчаянный крик, вернувший меня к действительности.

Я выронил револьвер и вздрогнул от звука его падения на пол. Этот стук окончательно отрезвил меня от опьянения, едва не приведшего меня в минуту слабости к самоубийству. Придя в себя, я увидел свой револьвер в руках мисс Ганны.

- Прежде убей меня! - неистово кричала она, протягивая мне револьвер.

Вытерев выступившую на лбу холодную испарину, я взял револьвер и опустил его в карман. Мисс Ганна плакала, положив голову на стол. И тут мне вспомнился случай с Саттар-ханом.

Несколько лет тому назад карадагцы захватили весь город и девечинские контрреволюционеры окружили дом Саттар-хана. То были страшные минуты.

- Саттар-хану отрезаны все пути к спасению! - говорили мы - Он непременно покончит с собой, чтобы живым не отдаться врагам.

Саттар-хан же ни на мгновение не потерял присутствия духа.

- Мирза-Мухаммед, подай кальян! - прервав стрельбу и прислонив к стене винтовку, приказал он одному из воинов.

И выкурив кальян, хладнокровно сказал:

- Я - Саттар-хан для трудных, опасных дней. В лучшие дни найдутся тысячи Саттар-ханов.

Эти когда-то сказанные слова героя революции сейчас вернули мне энергию, силу воли и надежду на будущее.

Мне стало стыдно, что я причинил молодой девушке столько тревог. Я чувствовал к себе презрение.