Броненосец "Адмирал Ушаков" (Его путь и гибель)

Один за другим входили в кильватер "Николаю" оставшиеся корабли. Страшные минуты в это время мы пережили на палубе "Ушакова", когда "Сенявин", шедший сзади нас, стал вступать нам в кильватер и, не видя потухшего из-за перебитого проводника кормового огня, чуть не протаранил "Ушаков" с кормы.

Он подошел так близко, что даже при застопоренной у него машине и положенном на борт руле его таран прошел в нескольких саженях за нашей кормой. Мне кажется, что при наступившей темноте, имея назначенный курс и приблизительно один ход, было ошибочно идти тесной колонной, ради которой "Николай" и другие корабли несли кильватерные огни. Еще невыгоднее было светить прожекторами, как это делали некоторые корабли. Эти-то огни и служили прекрасным указанием места эскадры для японских миноносцев и разведчиков.

Немудрено, что утром вокруг остатков эскадры, следовавшей за Небогатовым, собрался весь неприятельский флот, который в темноте мог все время наблюдать движение наших судов.Наступила темная и холодная ночь, прорезываемая лишь лучами прожекторов да освещаемая вспыхивающими яркими огнями выстрелов. Я думаю, что никогда не изгладятся воспоминания об этой ужасной ночи в памяти всех тех, кому пришлось провести ее на наших избитых, со всех сторон атакуемых миноносцами кораблях. А миноносцев, как говорили потом сами японцы, было выпущено на нас около сотни.

Но зато их немало и погибло в эту ночь. Кажется, единственное место из отчета адмирала Того, которому я никак не могу поверить, это то, где он утверждает, что за всю ночь с японской стороны погибло всего лишь три миноносца.

До сих пор я говорил о бое, не упоминая о том, что происходило на самом "Ушакове".

Как я уже рассказывал, первая стычка с неприятельскими крейсерами, окончившаяся так быстро и удачно, подняла дух команды и привела всех в самое приподнятое настроение.

Я помню, как покойный Миклуха, когда вынесли на бак вино, громким голосом поздравил команду с праздником и сказал: "помни же, братцы, что я на вас надеюсь и уверен, что каждый исполнит честно свой долг", на что послышался такой веселый ответ "рады стараться". Как-то радостно становилось на душе, видя бодрость духа наших матросов.

Хотя все пушки были заряжены и стояли в полной готовности ежеминутно начать бой, команда все же до 2 часов дня, то есть до столкновения с главными силами японцев, имела отдых.

С началом боя "Ушаков" остался концевым в линии броненосцев, так как шедшие сзади нас крейсера повернули вправо для защиты транспортов. Непомерная длина линии нашего кильватера принесла нам в бою огромный вред.

Ведь у нас было 12 броненосцев, расстояние между ними должно было соблюдаться в 2 кабельтова, так что длина колонны вышла не менее 3 миль, а то и больше. Управление же в бою таким длинным строем, конечно, затруднительно, равно как и его маневрирование.Командиры были в очень большой степени заняты соблюдением назначенных расстояний, что при постоянных переменах в направлении и скорости, оказалось очень не легким. Все это мы испытали и на своем "Ушакове".

Ясно, что такие условия не могли способствовать успешной стрельбе, а кроме того, мы очень часто на поворотах представляли выгодную для неприятеля цель, когда хвост эскадры шел в направлении, противоположном голове. А так как еще и ход наш был очень малый (9-10 узлов), то такое невыгодное положение продолжалось достаточно долго, чтобы дать неприятелю хорошую пристрелку, а наши корабли лишить возможности сосредоточенно стрелять.

Японцы же, прекрасно сознавая свои преимущества и обладая ^быстроходными и по большей части однотипными кораблями, ходили кильватерными колоннами не более шести судов и бой вели почти исключительно на прямых курсах, делая повороты лишь при выходе из сферы нашего огня.

Промежуток же между кораблями они держали не два кабельтова, как было у нас, а четыре, что давало их командирам значительно большую свободу действий при управлении. По этому поводу артиллерийский офицер японского крейсера "Ивате" спрашивал: зачем наша эскадра шла такой сомкнутой колонной и тем давала им большие преимущества при стрельбе? Но что можно было ответить на этот вопрос, когда на каждом шагу в этот ужасный день приходилось наталкиваться на мысль: "зачем и почему делалось то или иное?"

Вели бой японцы исключительно при полном отсутствии инициативы с нашей стороны, мы же, как тихоходы, только и принимали их условия. Все время японцы занимали выгодное положение, причем преимущественно располагали свои силы таким образом, что когда отряд японских эскадренных броненосцев, обойдя полным ходом наши суда и обстреляв их метким прицельным огнем, проходил дальше и скрывался в тумане, то отряд их не менее сильных броненосных крейсеров уже открывал по нам огонь с другой стороны. Лишь в самый первый момент встречи эскадр и начала боя отряд адмирала Того, шедший нам навстречу, стал, описывая петлю, ворочить на сближающийся с нами курс и находился в это время кабельтовых в 45-50 от наших головных кораблей.

Но его броненосцы шли и поворачивали так быстро, что пристреляться к ним было очень трудно, особенно из конца колонны. Хотя возможно и то, что именно в это время "Миказа" наиболее страдал от огня нашего "Осляби", шедшего головным левой колонны, и потому именно он и подвергся такому убийственному ответному расстрелу всех броненосцев. Серый боевой цвет японских кораблей, их труб и мачт до такой степени был мало приметен при царившей тогда туманности, что верное расстояние до них получить было почти невозможно.

Мы же, окрашенные точно для парадного смотра, с желтыми трубами, заключенными между черными бортами внизу и черными же козырьками сверху, по словам самих японцев, стали весьма удобной мишенью как для определения расстояний, так и для пристрелки. Но был момент, когда казалось, что главные силы Того разошлись с нашими, закрытыми мглою и дымом.

В виду того, что для башенных командиров очень трудно не ошибиться в назначенном противнике, я с согласия командира указал в башни как главную их цель шедшие концевыми в линии неприятельских броненосцев "Ниссин" и "Касуга". Их вид, совершенно отличный от прочих судов, давал возможность не терять их в прицеле, а то обстоятельство, что они, подобно ,г Ушакову", были концевыми, позволило нам производить свои выстрелы в верном направлении. Корректировать же падение снарядов по дальности не представляло никакой возможности.

Не перечисляя всех наших курсов и взаимных положений вражеских эскадр (а их за время боя было очень много, и очасто и быстро менялись), скажу лишь, что до 4 часов дня дела на "Ушакове" обстояли благополучно. Хотя мы до этого времени и не представляли еще собой специальной цели для меткого огня японцев, которые избивали наши корабли строго систематично, начиная с головного, но часто, особенно во время поворотов, мы попадали под их жестокий обстрел. Над головой проносилось и вокруг падало много снарядов, но нас они еще не задевали.

На одном из японских кораблей во время боя.

Замечательно характерен и своеобразен звук летящего снаряда. Тут слышится и свист, и какое-то шипение, напоминающее собой громыхание отдаленного поезда. Во всяком случае это звук необычный и, пока к нему не привыкнешь, очень неприятный. Про разрыв же снаряда над головой или поблизости около борта и говорить нечего-эффект получается потрясающий и ужасный.

Но вот после 4 часов, как раз в то время, когда мы проходили мимо подвергшегося расстрелу броненосца "Александр IIIй , в нас сразу попали один за другим два снаряда большого калибра. Одним из них пробило борт в носовой части броненосца, и все носовое отделение жилой палубы оказалось заполненным водой.