Бог войны 1812 года. Артиллерия в Отечественной войне

Расположение русской артиллерии под Смоленском 5 августа 1812 г.

С восходом солнца Наполеон ожидал, что русские выступят из города и начнут генеральное сражение, но на русской стороне было заметно лишь передвижение войск.

Любопытно, что в качестве ударной силы Наполеон решил использовать 5-й корпус генерала Понятовского. По свидетельству доктора французской императорской гвардии де-ла-Флиза, Наполеон, обращаясь к полякам под Смоленском, сказал: «Поляки, этот город принадлежит вам!» [18]

Понятовского уговаривать не пришлось. Вспомним, что и весной 1920 г. пан Пилсудский пытался включить Смоленск в состав Великой Польши «от можа до можа» (от Черного моря до Балтийского).

Сбитый с толку действиями русских, Наполеон думал, что они перейдут в наступление, и потому держал свои войска на позиции. Но около полудня оп получил известие об отступлении нашей армии по Московской дороге. Сначала он этому не поверил, до того этот план русских казался странным: оборонительный бой в то время, когда армия отделена от своего передового отряда рекой, и, наконец, это отступление… Он отправился лично к Шеину острогу и убедился, что это так.

Первой мыслью Наполеона было отрезать отступавшие войска от тех, которые находились у Смоленска. Для этого он приказал искать броды, но разведчики только напрасно утопили лошадей. Хотя у Прудищева и был хороший брод, но его не нашли. Теперь Наполеон разгадал намерение русских выиграть время, но было уже поздно.

Тогда Наполеон решил, сбив русский отряд, занимавший Смоленск, занять город и там переправиться через Днепр. Он разослал приказания об общей атаке корпусам Нея, Даву и Понятовского.

В 3 часа дня 5 августа напротив правого крыла русских, из бивуака, где стоял Наполеон, взвилась сигнальная ракета, и лавина французских войск появилась на горизонте. Вскоре взлетела вторая ракета, третья, а вслед за ней ядра и гранаты из 250 орудий и тысячи пуль посыпались на город. Ужас охватил смолян. По словам очевидца, «Нельзя было ступить шагу, чтобы не пролетела пуля или не стукнуло в стену ядро». Горожане бежали в церкви, но и там не было спасения от ядер и гранат.

А тем временем французские войска подошли к городской стене. Русские драгуны не выдержали кавалерийской атаки дивизии Боюйера и в страшном беспорядке вбежали в город через Молоховские ворота. Здесь погиб генерал Скалон, которого Наполеон позже велел похоронить со всеми воинскими почестями в Королевской крепости и сам присутствовал на похоронах.

Затем генерал Понятовский, выдвинув у берега Днепра батарею в 60 орудий для обстрела мостов, Заднепровской батареи, Рачевки и Офицерской слободы, пошел со своей пехотой на эти предместья. В Рачевке и Офицерской слободе от множества гранат вспыхнули пожары. Войска Понятовского ворвались туда. Поляки неоднократно кидались к самым стенам, даже небольшими, по 15―20 человек, группами врывались в Рачевские ворота с криками: «Да здравствует отчизна!» Но ни один из них не вернулся, все были убиты пулями или штыками. Генерал польского отряда Грабовский был заколот здесь гренадером Тобольского полка. Кроме того, были убиты польский генерал Зайончек и полковник Круковецкий.

А в это время генерал Ной занял Свирское предместье и выстроил одну дивизию против Королевского бастиона, но не атаковал его, посчитав (и правильно), что у него недостаточно для этого сил.

Между тем Наполеон готовился провести главную атаку войсками Давуна Молоховские ворота. Расположенные в Солдатской слободе части Капцевича и Коновницына не выдержали натиска передовых французских полков и отступили в крепость. Городские стены были для французов непреодолимой преградой, но русские войска не могли вполне воспользоваться их защитой, так как стены не были приспособлены к расположению за ними орудий.

Поэтому, а также из-за настойчивых вражеских атак, Дохтуров послал к Барклаю-де-Толли, стоявшему за Днепром, за помощью. «Передайте Дмитрию Сергеевичу, что от его мужества зависит сохранение всей армии», — сказал Барклай. После такого ответа Дохтурову оставалось или победить, или погибнуть.

Наполеон приказал подвезти к стенам Смоленска еще 36 орудий гвардейской резервной артиллерии, и снова загремела канонада. Крепкие стены Смоленска устояли против ядер, но снаряды, попадавшие в город, причиняли его защитникам большой вред. Ядра разбивали зубцы, и осколки кирпичей поражали солдат, находившихся внутри города у стен, а гранаты вызывали пожары и убивали жителей.

В 5 часов вечера Наполеон приказал Даву штурмовать Смоленск. Французы яростно пошли на приступ и едва не овладели Молоховскими воротами, но в это время к Дохтурову на помощь подоспел принц Евгений Вюртембергский.

Принц отрядил от своей дивизии 2 полка к Рачевке, чтобы с гвардейскими егерями удерживать там Понятовского, а 2 других полка послал к Королевскому бастиону на помощь дивизии Лихачева, где они тотчас же вступили в бой. А сам принц с 4-м егерским полком и генерал Коновницын с частью своей дивизии кинулись за Молоховские ворота и опрокинули наступавших французов. Там неприятельская артиллерия продолжала вести жесточайший огонь, прислуга и лошади русских четырех орудий, стоявших здесь, были убиты, несмотря на то что их заменяли несколько раз. Немногие из находившихся при Коновницыне остались целы, а сам он, раненый пулей в руку, оставался на месте до конца боя. Принц Евгений со своими егерями устремился из Молоховских ворот «в прикрытый путь, занятый французами». Первые ряды его колонны пали под вражескими пулями, но головной батальон бросился в штыки и выбил французов из рва. Атаки Понятовского на Рачевке также были отбиты.

В 7 часов вечера французы снова бросились на штурм и снова были отбиты. Тогда Наполеон велел подвезти к южной части стены гаубицы, стрелявшие разрывными снарядами, и в городе вновь начались пожары.

Очевидец смоленского пожара 5 августа Ф.Н. Глинка писал: «Я видел ужаснейшую картину: я был свидетелем гибели Смоленска. Погубление Лиссабона не могло быть ужаснее. Утомленный ратоборством наших, Наполеон приказал жечь город, которого никак не мог взять грудью. Злодеи тотчас исполнили приказ изверга. Тучи бомб, гранат и чиненых ядер полетели на дома, башни, магазины, церкви. И дома, и башни, и церкви объялись пламенем, — и все, что может гореть, запылало … Опламененные окрестности, густой разноцветный дым, багровые горы, треск лопающихся бомб, гром пушек, кипящая ружейная пальба, стук барабанов, вопль старцев, стоны жен и детей, целый народ, упадающий на колени с воздетыми к нему руками, — вот что представлялось нашим глазам, что поражало слух, что раздирало сердца!

Толпы жителей бежали из огня, полки русские шли в огонь: одни спасали жизнь, другие несли ее на жертву. Длинный ряд подвод тянулся с ранеными… В глубокие сумерки вынесли из Благовещенской церкви икону Смоленской Божией Матери (надворотную). Унылый звон колоколов, сливаясь с треском распадающихся зданий и громом сражения, сопровождал печальное шествие сие. Блеск пожаров освещал оное. Между тем черно-багровое облако дыма засело над городом, и ночь присоединила темноту к мраку и ужасу!» [19]

В девятом часу вечера канонада смолкла.

В полночь Дохтуров получил приказ оставить город. За 2 часа до рассвета русские войска тихо вышли из города и увезли с собой через объятые пламенем улицы свою артиллерию. Посты, находившиеся вне Смоленска, отступили в тишине.

Смоленская икона Божией Матери была вывезена из Смоленска и везлась до Бородина на запасном лафете батарейной роты полковника Воейкова.

Следуем заметить, что решающую роль в двухдневном сражении за Смоленск сыграла русская полевая артиллерия. О ее эффективности можно судить хотя бы по расходу снарядов. Так, только 7-я и 24-я артиллерийские роты израсходовали за день боя 2574 выстрела, что составляло примерно 124 снаряда на одно орудие.

При отступлении из Смоленска, чтобы орудия пешей артиллерии не достались противнику, впервые было разрешено сажать прислугу на лафеты, передки и зарядные ящики, что раньше строжайше запрещалось. «Здесь в первый раз, — как утверждал Д.В. Давыдов, — была употреблена команда: "На орудие садись"».