Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг

влиятельных фигур в екатерининском окружении. Императрица доверяла ему

безраздельно. Еще до ее воцарения он и его прекрасная и ветреная Прасковья Брюс, были

поверенными сердечных тайн Екатерины. Они устраивали свидания с Понятовским,

предупреждая Екатерину о его появлении у дверей ее комнаты кошачьим мяуканьем.

Барин и сибарит, каких немного было при екатерининском дворе, Нарышкин

занимал официальную должность обер-шталмейстера. Однако, заведуя императорской

конюшней, он с гордостью говорил, что в жизни не ездил верхом. В присутствие перестал

ходить после того, как явившись однажды поутру, увидел, что на его столе сидит кошка.

Объявив публично, что считает себя смещенным, поскольку место его занято, отправился

домой, и на службе его больше никогда не видели. В свое время много говорили о

судебном процессе, затеянном им с соседкой — княгиней Дашковой, приказавшей рубить

нарышкинских свиней, случайно забредших в ее огород.

Призвание Нарышкина состояло в другом. Он был достойным преемником

елизаветинских карлиц, приживалок и чесательниц пяток, при той только разнице, что те

чудили по наитию, от природного таланта, а Нарышкин тщательно готовил свои шуточки,

подолгу репетируя.

Нарышкин был веселым гением эрмитажных собраний, душой интимного кружка

Екатерины. Излюбленной мишенью его острот была собственная жена, простая казачка,

родственница Разумовских, открыто жившая с камердинером.

В тот вечер Нарышкин явился в опочивальню императрицы переодетым в костюм

бродячего торговца: красная рубаха с кушаком, шаровары, приспущенные на смазанные

дегтем сапоги. Расхаживая между веселившимся от души обществом, с лотком на груди,

он предлагал императрице моря, горы, реки, короны.

— А вот кому город басурманский, — кричал он голосом рыночного зазывалы. —

А зовут его Стамбул, Святослав еще там бул. Теперь время Константина, внука свет-

Екатерины. А как сядет он в Царьграде, к вящей Франции досаде, и почнет он там

княжить, то-то славно будем жить.

У Екатерины от смеха случились колики, пришлось послать за Роджерсоном.

6

5 ноября, в среду, Мария Саввишна Перекусихина вошла в императорскую спальню

как обычно в восьмом часу утра. Заглянув за полуспущенный полог, Перекусихина

обнаружила, что императрица только что проснулась.

— Каково почивали, матушка? — спросила она приятным голосом.

— Давно такой спокойной ночи не проводила, — ответила Екатерина, улыбаясь.

Перекусихина привычно засновала по комнате, пересказывая придворные новости.

Похвалила погоду — с утра ударил крепкий здоровый морозец, — подала пеньюар.

Одевшись, Екатерина пила кофе и, пробыв несколько минут в кабинете, удалилась в

гардеробную.

Захар Зотов, по минутам знавший утренний распорядок императрицы, ждал

приказаний, кого из явившихся с докладами первым провести в кабинет.

Ожидание, против обыкновения, затянулось. Когда прошло полчаса, Захар,

привыкший к тому, что императрица никогда не оставалась в гардеробной более десяти

минут, обеспокоился. Камердинер Иван Тюльпин, — суетливый недотепа, вообразил, что

государыня пошла гулять в Эрмитаж. Однако недоверчивый Захар, заглянув в шкаф,

обнаружил, что все шубы и муфты императрицы, которые она всегда вынимала и надевала

самолично, были в наличии. Зотов пришел в еще большее беспокойство и, помедлив

несколько минут, решился зайти в гардеробную.

Он осторожно поскребся в затворенную дверь, покашлял деликатно, но изнутри не

доносилось ни звука. Подергал за ручку, приналег плечом — дверь не поддавалась.

Кликнул на помощь Марию Саввишну, Тюльпина и Ивана Чернова, тоже камердинера.

Поднажали всем миром — и дверь тихо, как бы нехотя приотворилась. В темном

полумраке коридора они увидели императрицу, сидящей на полу. Спина ее была

прислонена к стене, а неестественно вывернутая нога упиралась в дверь.

Перекусихина страшно закричала. Зотов, упав на колени подле государыни,

приподнял ее бессильно склонившуюся на грудь голову. Глаза Екатерины были закрыты,

цвет лица багровый, дыхание вырывалось из горла с резким хрипом. Попытались было,

толкаясь и мешая друг другу, приподнять тело императрицы, но не смогли из-за

необыкновенной его тяжести. Понадобилось шесть человек комнатной прислуги, чтобы

перенести Екатерину в спальную комнату. Однако, как ни старались, поднять Екатерину на

кровать — не смогли. Устроили на полу, на сафьяновом матраце. Здесь она и пролежала в

течение тридцати семи долгих часов начавшейся агонии.

Тотчас послали за докторами и за князем Зубовым. Зубов, как вспоминает

Ростопчин, оставивший описание последнего дня жизни Екатерины, по близости его

апартаментов прибежал первым, первым же и потерял рассудок. Простоволосый, в

шелковом шлафроке, распахнутом на груди, он метался по комнате, мешая всем.

Дежурный лекарь, стоявший на коленях у одра императрицы, просил позволения пустить

ей кровь. Зубов замахал руками и визгливо закричал:

— Извольте ждать Роджерсона!

Несмотря на мольбы Перекусихиной и Зотова, он так и не дал лекарю пустить в ход

свой ланцет.

Прошел час, прежде чем появились доктора. Первым приехал Роджерсон.

Присев у изголовья простертой на полу Екатерины, лейб-медик дотронулся

кончиками своих длинных сухих пальцев до покрытого испариной лба, приподнял веко,

глянул на пожелтевший, с синевато-розовыми прожилками глаз, и приказал подать ланцет,

таз и жгут. Кровь, черная и густая, медленно потекла из отворенной вены. По приказанию

лейб-медика Екатерине всыпали в рот рвотных порошков, поставили шпанские мушки, но

облегчения не последовало.

Отозвав Зубова в угол комнаты, Роджерсон прошептал:

— Готовьтесь к худшему, князь, надежды нет, удар последовал в голову.

Глаза Зубова остекленели.

Немедленно послали за отцом Саввою, духовником Ее величества, «чтобы он

исполнил над Ней обязанности своего служения; но так как не было никакой возможности

приобщить Ее Святых тайн по причины пены, которая выходила изо рта, то упомянутый

отец Савва ограничился чтением отходных молитв», — сообщает «Запись о кончине

Высочайшей, могущественнейшей и славнейшей государыни Екатерины II, императрицы

Российской», сохранившаяся в архиве канцелярии церемониальных дел.

Между тем за пределами опочивальни начались шевеления. Тихо, как мыши, в

комнате заседаний Государственного совета собрались братья Зубовы, Безбородко,

Салтыков, генерал-прокурор Самойлов, Алексей Орлов и митрополит Гавриил.

За плотно притворенными дверями решалась судьба империи.

Можно лишь предполагать, о чем шла речь на этом совещании. Достоверно

известно одно: первым немедленно уведомить Павла о случившемся предложил Алексей

Григорьевич Орлов-Чесменский.

Вскоре по парадной лестнице резво сбежал брат князя Зубова граф Николай

Александрович в медвежьей шубе, накинутой поверх генеральского мундира. Рванув на

себя дверцу придворного экипажа, он крикнул:

— Гони в Гатчину! — И из-под взвизгнувших полозьев взметнулось бриллиантовое

крошево чистого первого снега.

Д е й с т в о в т о р о е

Тихое правление Екатерины становилось в тягость,

многие желали бури, чтобы испытать прочность своих кораблей.

Ф. Ростопчин, 9 ноября 1796 года

1

Гатчину, бывшее имение Григория Орлова, Екатерина подарила Павлу в августе

1783 года по случаю появления на свет великой княжны Александры Павловны. При

дворе, правда, поговаривали, что Гатчинская мыза была отдана Павлу не без скрытого

умысла. Павловск, другое загородное владение великокняжеской четы, был расположен

совсем рядом с Царским Селом. После заграничной поездки, открывшей для широкой