Русская революция. Россия под большевиками. 1918-1924

Как и Ленин, он считал конфликт самым привлекательным проявлением политики. «Классовую борьбу» он понимал буквально, как битву, неизбежно принимающую насильственные формы, ибо ни один правящий класс никогда добровольно не откажется от своего богатства и привилегий. Он восхищался Марксом, которого он называл «отцом и учителем», не за его экономические и социальные теории, но за то, что он был «великим философом рабочего насилия»¹⁷ . Он презирал «социалистов-законников», стремившихся достичь цели парламентарными средствами. Не верил он и в профсоюзное движение, которое, по его мнению, отвлекало трудящихся от классовой борьбы. В 1912 году в статье, которая могла бы вполне принадлежать перу Ленина, он писал: «Рабочий, просто организованный, превращается в мелкого буржуа, подчиняющегося только своим интересам. Никакой призыв к идеалам не достигает его слуха»¹⁸ . Этому взгляду он остался верен и после отдаления от социализма: в 1921 году, уже будучи фашистским вождем, он описывал рабочих «благочестивых и глубоко миролюбивых... по своей природе»¹⁹ . Так, независимо от Ленина, и в социалистической и в фашистской своих ипостасях он осуждал именно то, что русские радикалы называли «стихией», то есть придерживался взгляда, что предоставленные сами себе рабочие не станут совершать революцию, а пойдут на сговор с капиталистами — квинтэссенция социальной теории Ленина*.

* В социалистических кругах Италии идея, что классовое сознание есть естественный продукт классового положения, опровергалась многими социалистами-теоретиками начиная с 1900 г., и среди них: Антонио Лабриола, А.О.Оливетти и Серджио Панунцио. (Gregor A.J. The Fascist Persuasion in Politics. Princeton, 1974. P. 107.)

Как мы видим, перед Муссолини встала та же проблема, что вставала и перед Лениным: как сделать революцию с помощью класса, нереволюционного по своей природе. И он решил ее так же, как Ленин, призвав к созданию элитной партии, которая сможет привить дух революционного насилия рабочим массам. Если к замыслу формирования партии как передового отряда революции Ленин пришел, исходя из опыта «Народной воли», то у Муссолини он сложился под впечатлением от трудов Гаэтано Моска и Вильфредо Парето, которые в 90-е годы XIX века и в начале XX популяризировали взгляды на политику как борьбу за власть среди элитных групп. Моска и Парето испытали влияние современных философских учений, в особенности теории Анри Бергсона, отвергавшего позитивное значение «объективных» факторов как решающих в социальном поведении в пользу волюнтаризма.

Но основной импульс теориям о ведущей роли элит дала сама практика демократии XIX столетия, обнажившая ее несостоятельность. Дело не только в том, что европейские демократии раздирали вечные парламентские кризисы и скандалы — в Италии за последнее десятилетие XIX века шесть раз сменялось правительство, — но главное: все отчетливей подтверждалось представление, что демократические институты служат ширмой правлению меньшинства олигархии. Отталкиваясь от этих наблюдений, Моска и Парето сформулировали теорию, которая имела большое влияние на европейских политиков после Первой мировой войны. Концепция «элитарности» в политике была подхвачена основным направлением западной мысли и стала общим местом: по словам Карла Фридриха, элитарная теория стала «доминирующей темой в истории западной мысли последние три поколения»²⁰ . Но на переломе столетий это была еще совершенно оригинальная идея: в работе «Правящий класс» Моска признавал, что «нелегко допустить, как естественный и непреложный факт, что меньшинство управляет большинством, а не наоборот»: «Господство организованного меньшинства, послушного единому импульсу, над неорганизованным большинством неминуемо. Власть любого меньшинства непреодолима, поскольку каждый индивидуум из большинства оказывается перед единым целым организованного меньшинства. В то же время меньшинство организовано уже только в силу того, что оно меньшинство. Сотня человек, действующих единодушно и единообразно, разделяющих общие для всех представления, возьмут верх над тысячью несогласованных и тем самым дающих возможность справиться с ними поодиночке»*.

* Mosca G. The Ruling Class. New York—London, 1939. Эта теория объясняет, почему тоталитарные режимы с таким упорством стремятся истребить или подчинить себе не только соперничающие политические партии, но и любые организации без исключения. «Разобщенность общества» позволяет меньшинству эффективнее править большинством.

Решив раз и навсегда, что рабочий класс по самой природе своей является реформистским («экономические организации [профсоюзы] реформистские потому, что экономическая реальность реформистская») и что при любой политической системе власть принадлежит меньшинству, Муссолини пришел к выводу, что для «революционизации» трудящихся требуется, чтобы их возглавила «аристократия ума и воли»²¹ . Эти идеи владели им уже в 1904 году²² .

Руководствуясь этими взглядами, Муссолини принялся за преобразование Итальянской социалистической партии. La Lotto di Classe («Классовая борьба») — газета, которую он основал в 1910 году, преследовала реформистское большинство в манере, очень сходной с обращением Ленина с меньшевиками, хотя и не прибегала с такой легкостью к клевете. Ленин мог бы смело подписаться под редакционной статьей Муссолини в первом выпуске этой газеты: «Социализм приближается, и мера воплощения социализма в недрах существующего гражданского общества определяется не политическими завоеваниями — обычными иллюзорными принципами Социалистической партии, — но числом, силой и сознательностью рабочих сообществ, которые уже сегодня составляют ядро коммунистической организации будущего. И рабочий класс, как говорит в своей «Нищете философии» Карл Маркс, заменит в ходе своего развития старое гражданское общество сообществом, которое уничтожит классы и классовые конфликты... В ожидании этого, конфликт между пролетариатом и буржуазией есть борьба класса против класса, та борьба, которая, — доведенная до своего высшего проявления, — и есть всеобщая революция... Экспроприация буржуазии будет финальным результатом этой борьбы, и рабочий класс без труда запустит производство на коммунистической основе, поскольку уже сейчас в своих профсоюзах он готовит оружие, учреждения, людей для этой битвы и этих завоеваний... Рабочие-социалисты должны образовать авангард, бдительный и боевой, не позволяющий массам забыть об идеале, к которому следует стремиться... Социализм не предмет торга, не игра для политиков, не мечты романтиков: и еще менее — спорт. Это стремление к моральному и материальному подъему, как отдельного индивидуума, так и всего коллектива, и, возможно, самая глубокая драма, когда-либо происходившая в человеческом коллективе, и, очевидно, самая лелеемая мечта миллионов человеческих существ, страждущих и не желающих более влачить жалкое существование, — но жить»²³ .