«Она утонула...». Правда о «Курске», которую скрывают Путин и Устинов<br />Издание второе, переработ

Но желание стать Главкомом Военно-морским флотом подавило возможность реально оценить свою «проходимость» на эту должность: Касатонов был заведомо непроходной фигурой не только по политической составляющей, но и по возрасту. Он был моложе уходящего в отставку адмирала флота Феликса Громова всего на два года. Касатонов занялся подковерной борьбой с Игорем Хмельновым, который был значительно моложе и никогда не занимался политикой. На Тихоокеанский флот поступила команда «копать под Хмельнова», и на него по надуманным обвинениям возбудили уголовное дело в злоупотреблении должностными полномочиями. Посадить не посадили, а карьеру испортили [116].

И здесь, как черт из табакерки, появился Владимир Куроедов. Он никогда не помышлял и даже не заикался о политической деятельности, был ровесником Хмельнова, правда, в отличие от последнего, реального опыта командования крупными морскими соединениями не имел и в тонкостях подводного флота не разбирался.

В день, когда исполнилось четыре месяца со дня катастрофы на атомной подводной лодке «Курск», Главнокомандующий ВМФ России Владимир Куроедов предъявил претензии к конструкторам атомной субмарины. По его словам, непонятно, «почему при нашем запасе плавучести в 30 %, а у американцев в 12 % при подводном столкновении гибнут именно наши лодки». Вывод ясен: техническое несовершенство российского подводного флота стало причиной катастрофы.

Главком критиковал не где-нибудь, а на страницах специального издания, предназначенного для офицеров флота, — в ведомственном журнале «Морской сборник». Попытка переложить ответственность отнюдь не иллюзорна и двусмысленна.

24 октября 2000 года Куроедов на всю страну сообщил журналистам Первого канала телевидения, что знает причину катастрофы атомохода «Курск». По словам Главкома ВМФ, произошло столкновение с другой подводной лодкой. По окончании работ на затонувшем атомоходе адмирал обещал сказать, какая это была лодка [117].

13 января 2001 года сайт NEWSru.com передал слова Куроедова, сказанные им при вручении ордена Мужества вдове погибшего на атомоходе «Курск» сотрудника завода «Дагдизель» Мамеда Гаджиева: главком придерживается версии столкновения с иностранной подводной лодкой [118]. Это же он повторял неоднократно, пока не подписал акт правительственной комиссии, вывод которой был прямо противоположным — внутренний взрыв.

Не люблю проституток — хоть в юбках, хоть в штанах, хоть в военно-морской форме.

Во время масштабных февральских учений «Безопасность-2004» Владимир Куроедов заявил, что «корабль (ТАРКР „Петр Великий“) находится в таком состоянии, что может в любой момент взлететь на воздух. Это особенно опасно с учетом того, что он оснащен ядерной силовой установкой» [119].

Генеральный конструктор Северного ПКБ, который проектировал корабль, и генеральный директор Балтийского завода, где он был построен, опровергли заявления Главкома ВМФ. Резонанса на свое заявление об аварийности флагмана Северного флота Куроедов, очевидно, не ожидал. В тот же день через несколько часов в интервью РИА «Новости» он, по сути опровергая самого себя, заявил, будто «сообщения некоторых СМИ о том, что „Петр Великий“ находится в аварийном состоянии, которое может представлять собой угрозу, не соответствуют действительности».

30 июля 2005 года при подготовке к военно-морскому параду в Санкт-Петербурге по случаю Дня Военно-морского флота из-за подрыва учебной мины на Неве чуть не затонул сторожевой корабль «Неукротимый». Комиссия Балтийского флота установила, что пробоина в борту возникла при отработке одного эпизода праздника — подрыва плавающей мины. Имитатор мины с тремя килограммами взрывчатки сбросили в воду недалеко от корабля, но не учли течение реки. Мину снесло почти вплотную к «Неукротимому». Взрыв произошел на расстоянии 3,5 м от правого борта, и в образовавшуюся ниже ватерлинии пробоину хлынула вода, затопив отсек машинного отделения [120]. Когда-то Михаил Задорнов пошутил: «Наша армия на войне неопасна. Она опасна на учениях». От себя добавлю: «И на парадах».

После этого, судя по всему, терпение друга Куроедова — Владимира Путина — лопнуло, и спустя месяц Главком ВМФ Куроедов был отправлен в отставку.

Сейчас Владимир Иванович Куроедов является членом Академии проблем безопасности, обороны и правопорядка и членом-корреспондентом Российской академии ракетных и артиллерийских наук. Чем занимаются эти академии, предпринятыми мерами розыска мне установить не удалось. Он — председатель правления региональной общественной организации «Клуб адмиралов». Хорошо играет на пианино и, по-моему, на аккордеоне, поет приятным баритоном. Говорю об этом как очевидец — сам слышал.

Как я уже писал, Владимир Куроедов входил в состав правительственной комиссии, которую возглавлял вице-премьер Илья Клебанов, его подпись стоит под заключительным актом, где, кроме выводов о причинах гибели корабля и экипажа, содержится утверждение, что подводники в 9-м отсеке жили не более 8 часов. Вычитывая верстку этой книги, я наткнулся на интервью бывшего главкома «Новой газете» под названием «Сигнал SOS не могут расшифровать 12 месяцев», которое он дал Елене Милашиной 13 августа 2001 года [121]. Привожу выдержки из интервью адмирала флота Владимира Куроедова:

— Владимир Иванович! Тогда как вы понимаете высказывание Михаила Моцака, процитированное всеми телекомпаниями и газетами: «Весь находившийся личный состав подводной лодки „Курск“ погиб в первые же минуты аварии»?

— Слова Моцака — мне на стол, только не те, что написаны в газетах. И тогда мы с вами будем разговаривать.

— Владимир Иванович! Но это же так легко проверить, найти в архивах телекомпаний съемку, когда Моцак говорит эти слова, а Попов их повторяет. Что вы, в самом деле?

— Мы посчитали расчет кислорода, и я еще надеялся до семнадцатого, до восемнадцатого числа, что там есть живые.

— Владимир Иванович, тогда почему, если вы надеялись так долго, ни одного человека не смогли спасти?

— Потому что тринадцатого, четырнадцатого максимум, экипажа уже не было в живых.

— Откуда вы это знали тогда?

— Первое — записка Колесникова..

— Но записка появилась только в октябре, а спасательная операция все-таки проходила в августе. Каким образом уже тогда вы знали, что 14 августа на лодке не было живых?

— Нет, я тогда не знал. Я же вам сказал, что надеялся аж до восемнадцатого. Но последний стук был именно 14-го.

— Вы можете, наконец, иметь смелость и признать эти стуки сигналами SOS?

— Не знаю. Сейчас идет расшифровка. В море столько стуков…

— Но если ребята были живы, писали записки, они не могли не стучать, хотя бы это признайте!

— Уже почти годичный детальнейший анализ этих звуков в прокуратуре не дает ответа на этот вопрос.

— Опытные подводники уверяют, что сигналы SOS нельзя перепутать с техническими шумами. Но вы — не подводник, вы служили на тральщиках, сторожевых кораблях, которые не отходят от берега дальше двенадцати километров. Вы могли перепутать SOS и технические шумы?

— Можно и перепутать. Например, со стукачом на аварийном буе.

— А «Курск» не выпустил буй?

— Нет, он на лодке, мы его сняли на камеру, хотите, покажу?

— Хочу.

— Нет, я вам не буду показывать, как-нибудь в другой раз.

Читая это интервью, хочется орать, материться, стучать кулаком. Это не просто предательство тех, кто доверил тебе свои жизни, это — заговор против Военно-морского флота России, это — заговор против военных моряков. А в основе заговора лежат примитивные мотивы и инстинкты — самосохранения.