Путешествия Христофора Колумба (Дневники, письма, документы)

Колумб назвал этот пролив «Змеиной пастью» («Бока дель Сьерпе»), За проливом открылся широкий залив, куда, воспользовавшись попутным ветром, адмирал провел свои корабли. Вода в заливе оказалась пресной. Это открытие было для Колумба новой неожиданностью.

У северо-западной оконечности Тринидада он открыл второй, еще более опасный, пролив, окаймленный скалами, и дал ему название «Пасти Дракона» («Бока дель Драго»).

5 августа флотилия подошла к противоположному, западному берегу залива. По мере продвижения на запад вода становилась все более пресной.

Корабли вошли в устье какой-то реки и стали там на якорь. Здесь европейцы впервые высадились на материк Южной Америки. Колумб также принял эту землю за остров, и притом отличный от «Святого» и назвал его «Грасиа» (прелесть).

Испанцы слышали от местных жителей слово «пария», и Колумб решил, что это – название открытой им страны. До настоящего времени это название – залив Пария – сохранилось за водным пространством между Тринидадом и Южноамериканским материком.

Страна казалась густо населенной. Колумб сообщает о «бесчисленных каноэ», подходивших к кораблям. «И у многих [туземцев] висели на груди большие куски золота, а у некоторых к рукам были привязаны жемчужины. Я очень обрадовался, увидав эти предметы».

Корабли снова вошли в залив. Недалеко от «Пасти Дракона» Колумб заметил, что двумя островками течение в проливе разделялось, и пенящиеся волны с силой врывались в узкие проходы. И он пришел к правильному заключению, что водоворот в проливе происходил от встречи морского течения с потоками пресной воды, стремившимися в открытое море.

Воспользовавшись попутным ветром, адмирал вошел в опасный пролив, а когда ветер стих, предоставил свои корабли на волю быстрого течения. Оно благополучно вынесло всю флотилию в открытое море.

На севере и востоке были видны два острова (вероятно, острова Тобаго и Гранада). По выходе из «Пасти Дракона» Колумб повернул на запад. Двигаясь вдоль берега материка, корабли подошли к островам, у которых индейцы занимались ловлей жемчуга. По словам Колумба, матросы набрали у них в обмен на безделушки много жемчуга. Крупнейший из новых островов получил название Маргарита, что по-испански означает жемчужина.

Однако нельзя было медлить у этого «Жемчужного берега». Запасы провизии портились, здоровье самого адмирала становилось все хуже. Он обследовал все же более чем на триста километров береговую линию этой новой, странной для него земли и открыл ряд новых небольших островов, затем повернул свои корабли на север, к Эспаньоле. Лежа на койке, обессиленный недугом, полуослепший Колумб продолжал обдумывать значение своих новых открытий. Из письма, которое он несколько недель составлял для Фердинанда и Изабеллы, можно видеть, как замечательные догадки смешивались в его уме с болезненной и религиозной фантастикой.

Огромная масса пресной воды в заливе «Пария» доказывала существование мощного водного потока, впадающего в залив, потока, который мог образоваться только на обширной «твердой земле», т. е. на каком-то материке. «…Думаю, что эта земля величайших размеров и есть еще много иных земель к югу, о которых пока не имеется никаких сведений». Но что это был за материк?

И тут с совершенно верным выводом переплетался бред; болезненный бред – по мнению одних биографов Колумба, или шарлатанство – по мнению других: Колумб утверждал, что он подошел к земному раю. Он утверждал, что то земное полушарие, куда он проник, «представляет собою половинку круглой груши, у черенка которой имеется возвышение, подобное соску женской груди, наложенному на поверхность мяча», что «места эти наиболее высокие в мире и наиболее близкие к небу», и что здесь именно лежит земной рай: «оттуда, вероятно, исходят воды, которые… текут в места, где я нахожусь».

Но среди длинных бредовых рассуждений и ссылок на авторитеты древних авторов и «отцов» церкви, снова проскальзывает трезвая фраза: «если река эта не вытекает из земного рая, то я утверждаю, что она исходит из обширной земли, расположенной на юге и оставшейся до сих пор никому не известной», т. е. течет по неизвестному материку.

20 августа 1498 г. показался южный берег Эспаньолы. Бартоломе Колумб сейчас же вышел из Санто Доминго в море навстречу адмиралу и сообщил ему о мятеже среди колонистов; вожаком мятежников был Ролдан, главный судья Эспаньолы.

Адмирал застал на Эспаньоле полный развал. «Благородные» идальго отказывались признавать власть начальников, назначенных Колумбом. Они восстали с оружием в руках против его брата Бартоломе. Идальго для потехи превращали несчастных индейцев в мишени для стрел и не только изнуряли своих новых «подданных» работой на плантациях, но держали Десятки рабов для рыбной ловли и охоты, для переноски себя в гамаках по всему краю, а рабынь «для домашних услуг». Они жили с захваченными ими насильно индианками «в наглом многобрачии», как выражается один испанский летописец.

Мятеж закончился унизительным соглашением для Колумба, получившего в это время дурные вести из Испании.

Главарь мятежа Ролдан был восстановлен в звании главного судьи. Мятежникам была гарантирована уплата жалованья за все время восстания. Каждому мятежнику был отведен большой участок земли, к которому для обработки было прикреплено определенное число туземцев, превращенных в рабов. Так Колумб санкционировал широкое распространение той характерной для испанской колониальной империи системы закрепощения, которая получила название репартимьенто (буквально – распределение, раздел). Подробнее об этом см. в послесловии «Открытие Америки и зарождение системы эксплуатации ее коренного населения».

Королевская казна продолжала получать от новой колонии ничтожные доходы. А в это время португалец Васко да Гама обогнул с юга Африку, открыл морской путь в подлинную Индию (1498 г.), завязал с ней торговлю и вернулся на родину с богатейшим грузом (1499 г.).

Земли, открытые Колумбом, – теперь уже это было очевидно, – ничего не имели общего с богатой Индией. Сам Колумб казался болтуном и обманщиком. Возможно, что и сами «католические короли» расценивали как неискусный обман его сообщения об открытых им подступах к земному раю. Из Эспаньолы поступали сведения о мятежах и казнях дворян. На Колумба посыпались новые доносы, и самыми тяжелыми из них были обвинения в утайке королевских доходов. Испанские дворяне, вернувшиеся ни с чем на родину из колумбовой «Индии», всенародно обвиняли адмирала, «открывшего страну обмана и несчастий, кладбище кастильских дворян».

Испанское правительство, в первую очередь, в 1499 г. отменило монополию Колумба на открытия новых земель, чем воспользовались некоторые из его прежних спутников. А в 1500 г. на Эспаньолу был отправлен (с неопределенными, но, по-видимому, неограниченными полномочиями) новый наместник, Бобадилья. Когда Бобадилья прибыл в Санто Доминго, в городе не было ни Христофора Колумба, ни его брата Бартоломе. Замещал их младший брат Диего Колумб. Бобадилья арестовал и заковал его в кандалы. Узнав об этом, Христофор Колумб объявил ко всеобщему сведению, что его полномочия сохраняют силу и что вряд ли кто вправе даже в будущем их отменить. Силе он хотел противопоставить право. Но когда ему передали королевское письмо, приказывающее подчиниться распоряжениям нового наместника, он без свиты вернулся в Санто Доминго.

Бобадилья приказал немедленно засадить Колумба в тюрьму и также заковать его в кандалы. По приказу Бобадильи, Колумб послал письмо своему брату Бартоломе с советом добровольно сдаться. Тот повиновался, также был арестован и закован в кандалы.

После двухмесячного следствия Бобадилья пришел к заключению, что Христофор Колумб был «человек жестокосердный и неспособный управлять страной» и решил в кандалах отправить его с братьями в Испанию. Адмирал, вероятно, ожидал, что его будут судить и казнят на Эспаньоле, и поэтому обрадовался, когда его посадили на корабль.

Хозяин судна и капитан предложили Колумбу снять с него кандалы, но адмирал отказался. Его сын Фернандо (или автор приписываемой ему биографии Христофора Колумба) передает его фразу: «Короли приказали мне повиноваться, и Бобадилья заковал меня в кандалы; я останусь в них до тех пор, пока короли не позволят снять их, и я сохраню эти цепи на память о своих заслугах».