Юность и детство гусара (СИ)

Засыпали Головинский и его товарищи.

- А где малиновый звон? Почему не слышно? - возмущённо сипел другой "благородный кор

нет, проснувшийся, чтобы посетить туалетную комнату.

Головинский начинал брыкать ногами. Слева тряслась кровать Саши Бразоль. Справа - молодым козлёнком подпрыгивал Боря Манвелов.

- Дзинь, дзинь, дзинь, дзинь, дзинь...

Утром Головинский встал с тяжёлой головой от плохого сна.

- Этой ночи я никогда не забуду! - вздыхая, произнёс он.

- И я тоже! - согласился с ним Бразоль.

Владимиру иногда казалось, что после принятия присяги цук стал более изощрённым. Первокурсников цукали везде и по любому поводу.

Как-то в спальной комнате Головинский , Крапоткин и Манвелов бурно обсуждали лекцию "Подрыв мостов", которую им сегодня читали на занятиях по сапёрному делу. Вдруг совершенно неожиданно, как чёрт из табакерки, появился Перепеловский.

- Господа, "скифы", что обсуждаем? Подрыв мостов? Мне, лично, не интересно! Меня интересует какое же сегодня число? А, "Подкова"?

Манвелов вытянулся в струнку:

- Первое сентября, господин "благородный корнет"!

- Молодец, "Подкова"! Знаешь! - похвалил Манвелова Перепеловский.

- Головинский, а не можешь ли ты мне напомнить какой масти кони в Лейб-гвардии Гродненском гусарском полку?

- Могу, господин "благородный корнет". В первом эскадроне -чистой караковой масти. Во втором эскадроне - караковой с белыми ногами. В третьем эскдроне...

- Всё, Головинский, достаточно! Ты всегда всё знаешь

31

- Крапоткин, - ехидно ухмыляясь, - спросил Перепеловский.

Крапоткин покраснел. Мучительно напрягся, замялся:

- Не знаю, господин "благородный корнет". - Признался он.

- Боже мой, какой позор! Какой позор! Молодой не знает имени моей невесты! Запомни, "скиф", что мою нынешнюю невесту зовут Ольгой! Оль-гой! Ты запомнил?

- Так точно, господин "благородный корнет"! - вытянулся по стойке смирно Крапоткин.

- В наказание за пробел в твоих познаниях, ты должен... ты должен...- Перепеловский задрал палец вверх, - реветь белугой.

- Ка-а-ак? - изумился Крапоткин.

- Белугой!

- Рыв-у-у-ай-уй! Ой-ры-ры- ай! - зарычал протяжно и страшно Крапоткин.

- Хорошо, "скиф"! - удовлетворённо рассмеялся Перепеловский.

Учился Владимир очень хорошо, не прикладывая особых усилий. Много сил, правда, у него уходило на совершенствование в верховой езде в манеже. К концу недели он чувствовал себя очень усталым.

По субботам Головинский приезжал к Игнатьевым на обед. Здесь ему всегда были рады. Александр Степанович, высокий мужчина с тонкой щёточкой усов и седыми прядями на голове, усаживался в кресло и беседовал с Владимиром о великих сражениях античных времён. А Елене Васильевне нравилось, когда Головинский исполнял русские романсы, а Марина аккомпанировала ему на рояле. Это были настоящие семейные концерты.

Елена Васильевна выглядела очень молодо. Она и её дочь настолько были очень похожи, что казались сёстрами.

- Невероятно,- часто думал Владимир,глядя на них, - одинаковые выразительные глаза, чувственные губы, несколько вытянутые носики.

Марина уже училась на историко-филологическом факультете Бестужевских курсов. Науки ей, почему-то, давались с трудом. Девушка много занималась и мало спала.

- Володя, ты меня прости, я так устаю! К концу недели мне хочется только одного: хорошо выспаться. - Сильно смущаясь, призналась она.

Головинский её понимал, поэтому старался не задерживаться долго в доме Игнатьевых и уезжал к тётушке. В её особняке он чувствовал себя очень уютно. Он пел романсы, беседовал с Анастасией Михайловной на разные темы, а затем, когда она уходила спать, Владимир забирался в библиотеку и читал, читал до рези в глазах.

В воскресенье вставал поздно и вновь читал, играл на рояле и пел.

Каждый год в Николаевском кавалерийском училище проводилась благотворительная выставка живописи. В ней имели право принимать участия юнкера первого и второго курсов.

32

- "Звери", не "зарывайте" свои таланты в землю! Эскадрон не должен ударить лицом в грязь! Все вы умеете рисовать, только тщательно скрываете это! Приказываю рисовать всем всё, что можете! Свои работы свои приносить мне на экспертизу. - Объявил Виктор Эмних.

Головинскому ничего не оставалось делать, как купить несколько листов белого картона для рисования и акварельные краски с кистями.

Тяжко вздохнув, он довольно быстро изобразил зимнюю Неву и набережную. На другом картоне нарисовал лошадь с учебного плаката по гиппологии.

- Ничего себе! - воскликнул Эмних, - да ты, - второй Рубенс! - так он оценил работы Головинского и кинулся показывать их своим друзьям.

- Точно Рубенс! - поддержал Виктора Владимир Литтауэр.

Так и "приклеилось" к Головинскому прозвище "Рубенс". Ведь так повелось со времён

Лермонтова: все юнкера в Славной Школе имели прозвища.

Первыми на благотворительной выставке были проданы акварели Владимира. После этого его иногда называли не просто "Рубенс", а наш "Рубенс".

Воскресенье. Чудесный весенний день...Кажется всё хорошо, но у Владимира на душе неспокойно.

Он сел за рояль:

- Умру-у ли я и над могилою-ю, гори-и, гори-и , моя звезда-а

- Иногда не могу слушать этот романс в твоём исполнении, - призналась Анастасия Михайловна, сидевшая в кресле у окна, - сердце просто разрывается.

- Тётушка, мне как-то неловко, но я должен задать вам вопрос, - начал разговор Владимир о том, что его беспокоило в последнее время.

- Володинька, как это тебе неловко? Ты можешь спрашивать у меня всё, что угодно! Я же твоя родная тётка! - рассердилась Анастасия Михайловна.

- Тётушка, вы же знаете, что я встречаюсь с Мариной Игнатьевой, и я хотел бы её представить вам. Но не знаю, удобно ли это? Чувствую, что надо. Но не знаю, как вы к ней отнесётесь. - Решился сказать, наконец, Владимир.

- Володинька, ты должен был сделать это по крайней мере год назад! Я жду, жду, а ты тянешь! Девушка из хорошей семьи, ты питаешь к ней чувства. Мне, почему-то, кажется, что у тебя к Марине серьёзные намерения, а ты её прячешь от меня.

- Замечательно, тётушка! - Владимир вскочил из-за рояля и поцеловал её в щёку. - Спасибо,