Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-194

Отсюда важнейшим фактом, нуждающимся в интерпретации, остается постоянное повторение сквозного для всего нашего исследования пункта: очевидный разрыв между тем, что западный гость после отъезда из СССР публиковал для всего мира, и его же мнениями, записанными внутри страны ^{824}.

Визит Фейхтвангера проходил непосредственно после появления в 1936 году сенсационного критического травелога Жида. Последний вернулся во Францию в августе, а о его желании во всеуслышание высказать свои критические замечания советское руководство узнало задолго до издания в декабре книги (и быстрого перевода ее на русский язык — специально для партийной верхушки). Политбюро, считавшее Кольцова как главу Иностранной комиссии ССП ответственным за визит Жида, приказало ему подготовить и издать опровержение не меньшего объема. Однако именно в это время Кольцов играл очень значительную роль в Испании, находясь в самом пекле гражданской войны. В качестве ответа он организовал визит Фейхтвангера, который и должен был послужить указанной сверху цели. Кольцов получил добро на организацию роскошного приема, не уступающего по уровню обслуживания приему Жида, а специальная комиссия «политтехнологов» Политбюро дала разрешение посещать судебные заседания январского показательного процесса 1937 года над Радеком и Пятаковым двум основным попутчикам — Фейхтвангеру и датскому пролетарскому писателю Мартину Андерсену-Нексё ^{825}.

Тень Жида не покидала Фейхтвангера в СССР. Делая ставку на добровольное сотрудничество немецкого изгнанника, Кольцов сильно рисковал, поскольку было известно, что тот критически отнесся к первому московскому политическому судебному процессу. Со своей стороны, Аросев все возможные риски предусмотрительно застраховал. В неприкрытом стремлении заранее взвалить на Кольцова вину на случай еще одного провала в построении выгодного образа страны Аросев в весьма доходчивых выражениях предупредил Сталина и Ежова, что Фейхтвангер вполне может стать вторым Жидом ^{826}.

Хотя Кольцов по характеру был бесстрашным человеком, его решение пригласить Фейхтвангера стало хорошо просчитанным шагом и опиралось на понимание того, что для этого гостя главное — собственное еврейское происхождение и борьба с национал-социализмом, т.е. обстоятельства, твердо связанные с 1933 годом. Биография «левобуржуазного писателя старшего поколения» Лиона Фейхтвангера, составленная Иностранной комиссией, начиналась словами «убежденный антифашист», означавшими, что именно неприятие фашизма (а не должное понимание коммунистических идей или марксизма) подтолкнуло его встать «к нам ближе всех из немецких буржуазных писателей». И действительно, в исторических романах Фейхтвангера исследование еврейской идентичности сочеталось с антифашистскими мотивами. В его романе «Семья Опперман» (1933) дан ясно выраженный отпор нацизму, показано столкновение между фашизмом и гуманизмом; это произведение стало первым антифашистским романом, написанным немецким писателем в изгнании. Международная популярность исторических романов Фейхтвангера, особенно в Англии и США, увеличивала его значимость для советского руководства ^{827}.

У Кольцова были особые основания считать, что Фейхтвангер хотел бы отмежеваться от Жида. С Москвой Фейхтвангера связывали международные антифашистские культурные организации и левая немецкая литературная эмиграция, обосновавшаяся в столице СССР. Особенно важно было его участие в редактировании выходившего в Москве немецкоязычного литературного журнала «Слово» («Das Wort»), нацеленного на то, чтобы вести за собой всю антифашистскую диаспору. У Кольцова был и особого рода козырь: тесные связи его гражданской жены — писательницы и журналистки Марии Остен — с Фейхтвангером. Тогда она была еще молодой немецкой коммунисткой (в 1937 году ей было 29 лет); прежде чем в 1932 году последовать за Кольцовым в Москву, она помогала печатать произведения Горького в массовых немецких изданиях. В Москве в середине 1930-х Остен стала тесно сотрудничать с оргкомитетами съездов писателей-антифашистов. Почти наверняка по совету и наущению своего мужа «мадам Кольцова» встретилась с Фейхтвангером в 1935 году на парижском Конгрессе писателей в защиту культуры, а как одна из основательниц «Слова» она неоднократно встречалась с ним и в 1936-м. Летом того же года, еще до скандала с Жидом, Остен разыскала Фейхтвангера в изгнании, на его роскошной вилле в Санари-сюр-Мер на юге Франции. Чтобы заручиться согласием последнего на поездку в СССР, Иностранная комиссия, руководимая Кольцовым, 1 июня организовала крупномасштабную акцию по пропаганде произведений писателя, в которой Остен также принимала участие ^{828}.

О решающей роли Марии Остен в посредничестве между Фейхтвангером и советскими властями можно судить по архивным документам, оставшимся от пребывания писателя в Москве. Основные источники здесь — это подробные отчеты Доры Каравкиной, добросовестного и находчивого гида-переводчика ВОКСа, которая позднее переводила произведения Германа Гессе и Э.Т.А. Гофмана на русский язык ^{829}. Из отчета Каравкиной от 22 декабря (начало визита) следовало, что Фейхтвангер уже приготовил свою статью в качестве ответа Жиду для газеты «Правда» ^{830}. Однако обеспечение идеологической приемлемости публикаций оказалось наиболее деликатной частью визита и принципиальным камнем преткновения при встраивании заезжего писателя в советский контекст. В частных беседах Фейхтвангер неоднократно высказывал желание использовать отрицательный опыт Жида для конструктивной критики в адрес принимающей стороны. 16 декабря Каравкина пишет в отчете:

Как следует из этого отрывка, Фейхтвангер отлично знал обо всем, что критиковал Жид: цензура, конформизм в идеологии и искусстве и не в самую последнюю очередь — рост комплекса тотального превосходства сталинизма. Разница между писателями состояла в том, что ярый антифашист определенно не хотел из-за своих критических замечаний рисковать поддержкой, которую советское государство оказывало борьбе с фашизмом. Именно это Фейхтвангер ясно высказал в предисловии к «Москве 1937»: «Советский Союз ведет борьбу со многими врагами, и его союзники оказывают ему только слабую поддержку». В заключении к книге он указал на «бессилие и лицемерие» европейского ответа фашизму непосредственно в терминах проблематики «Восток — Запад»: «Воздух, которым дышат на Западе, — это нездоровый, отработанный воздух. У западной цивилизации не осталось больше ни ясности, ни решительности» ^{832}. Решительность, с которой Советский Союз проводил антифашистскую политику, была для него важнее, чем недостаток «ясности» в вопросах внутренней политики в эпоху массового террора.

Кто же «нашептал» Фейхтвангеру, что советские власти особенно болезненно реагируют на критику из-за рубежа? Как обычно бывало при таких визитах, для знаменитого гостя запланировали много встреч с известными представителями советской интеллигенции, включая Илью Ильфа и Евгения Петрова, Валентина Катаева и Исаака Бабеля, а также с немецкими и венгерскими эмигрантами, такими как Иоганнес Р. Бехер и Дьёрдь Лукач. Хотя усердные «помощники» гостя (Каравкина и Михаил Аплетин из Иностранной комиссии) и пытались бдительно контролировать доступ в номер Фейхтвангера в гостинице «Метрополь», его все равно осаждали посетители. Некоторые из них снабжали писателя дискредитирующей советский режим информацией, например такой, как многолетний запрет на публикацию переведенного на русский язык исторического романа Фейхтвангера, впервые опубликованного в 1925 году, — «Еврей Зюсс» ^{833}. Даже в 1937 году прием иностранных гостей не мог быть полностью отрежиссирован.