Заговор генералов

Читали в нашем "Социал-демократе"? "Пусть не работает ни один завод, пусть станет трамвай, пусть погаснет электричество, пусть окруженное тьмой будет заседать собрание мракобесов контрреволюции"! И стали заводы и трамваи, и погасло электричество!

- На себе почувствовал, - рассмеялся Антон. - Хоть бы чайку попить дали!

- Перебьетесь, господа делегаты, то ли еще будет! Наша стачка и одновременно строжайшее соблюдение дисциплины - первое наше московское предупреждение, - в голосе секретаря горкома звучало удовлетворение. - Мы уже получили сообщения, что и в Питере, и в Киеве, и во многих других местах прошли забастовки под теми же лозунгами.

- Заботами Милюкова мне добыт пропуск на вокзал, на встречу главковерха, - показал картонку Антон. - Судя по всему, не на Брусилова или Алексеева, а на Корнилова сделали они ставку.

- Это уже очевидно, - согласилась Землячка. - Вот только каким способом?.. Одно можем сказать твердо: в Москве у них не получится. А на вокзал конечно же поезжайте.

И вот теперь поручик Путко, облаченный в парадный мундир, с портупеями и "Георгиями", толкался среди встречающих.

Привокзальная площадь была оцеплена. Казачьи сотни в конном строю. У каждой сотни кони одной масти: белые, гнедые или вороные. Судя по лампасам всадников, представители разных казачьих войск: и донцы, и кубанцы, и уральцы. Ближе к зданию вокзала - женский "батальон смерти". Такое же грудасто-задастое воинство, как то, которое под парчовым знаменем дефилировало неделю назад по Литейному проспекту. Что-то уж очень румяны не выдали ли им по случаю воскресенья и праздника по чарочке?..

В залах готовились к выходу депутации горожан. А уже на перроне шеренги прапорщиков, делегации от союзов георгиевцев, офицеров, казаков. У самой бровки перрона ровняли строй офицеры и юнкера Александровского училища. Антон увидел Катю. Подпоручик придирчиво оглядывал своих подчиненных. На сей раз юнкера были без трехлинеек и тяжелых патронташей. Начали прибывать генералы. Вельможный атаман войска Донского Каледин, еще какие-то. Появились и иностранцы в мундирах, наверное представители союзнических миссий.

И вот показался паровоз, а за ним - синие литерные вагоны. Грянул оркестр. Едва паровоз остановился, как с подножек спрыгнули текинцы в красных шелковых халатах. Обнажили кривые сабли и живописной стенкой оградили салон-вагон. Отворилась дверь. В ее проеме появился невысокий скуластый генерал в фуражке, надвинутой на самые брови. Антон узнал. Не ретушированный портрет на обложке брошюры, а жалкого оборванца в австрийском мундире.

Корнилов пошел вдоль почетного караула, депутаций и делегаций. Начало перекатываться "ура!", дамы над косматыми папахами текинцев бросали цветы. В конце перрона старик в фуражке с красным околышем и шароварах с лампасами, со всеми четырьмя Георгиевскими крестами и четырьмя медалями, преподнес главковерху от имени двенадцати казачьих войск хлеб-соль.

Из толпы горожан выступил седовласый толстяк:

- Ваше высокопревосходительство, генерал Лавр Георгиевич Корнилов! Вы теперь - символ нашего единства! На вере в вас сходится вся Москва! Мы верим, что во главе обновленной русской армии вы поведете Русь к торжеству над врагом и что клич: "Да здравствует генерал Корнилов!", клич надежды, сделается возгласом народного торжества! Спасите Россию - и благодарный народ увенчает вас!

Раздались аплодисменты и рыдания. Какая-то дородная дама опустилась перед генералом на колени.

- Да это ж сама миллионерша Морозова! - услышал позади себя всхлип Антон. - А выступал сам Родичев!..

Корнилов выслушал молча. Коротко кивнул. Направился к распахнутым дверям вокзала. Но тут строй почетного караула сломался. К главковерху бросились, подхватили его на руки. Кто-то поймал на лету свалившуюся фуражку. Офицеры пронесли генерала совсем близко от Антона. Он увидел Катю. Ухватившись за лакированный главковерхов-ский сапог, подпоручик пылал в самозабвении. Генерал плыл над толпой. Его губы были жестко сжаты. В сузившихся глазах горел торжествующий огонь. "Напомнить бы тебе, высокопревосходительство, как мой заряжающий Петька Кастрюлин огрел тебя по "мерзлой роже"!.." - с ненавистью проводил его глазами Антон.

2

На привокзальной площади Корнилов принял церемониальный марш казаков, женского "батальона смерти", прапорщиков и юнкеров и направился к автомобилю. Великолепный открытый "бразье" был увит гирляндами цветов.

- Я не тенор, - резко проговорил генерал. - Убрать цветы. Как главнокомандующий, я имею право на георгиевский флаг!

Произошла короткая заминка. Гирлянды сбросили, на капоте водрузили штандарт. Кортеж направился к Кремлю, к часовне Иверской божьей матери: по давней традиции государи и высочайшие особы по прибытии в первопрестольную всегда в первочасье прикладывались к чудотворной иконе.

Кремль встретил генерала благовестом всех своих колоколов. Машины втянулись под арку Воскресенских ворот - именно через них проезжали цари. В перезвоне меди как бы звучало:

Сильный, державный, Царствуй на славу нам, Царствуй на страх врагам!..

Корнилов приложился неразомкнутыми губами к золотому окладу иконы. И снова, теперь уже вверх по Тверской, к вокзалу, потянулся тот же кортеж. Остановиться в приготовленных для него покоях в Кремле главковерх не пожелал. Его временной резиденцией остался поезд. Едва поднявшись в вагон, Корнилов начал прием по списку, составленному для него ординарцем. Завойко расстарался вовсю. Он выехал в Москву заранее, чтобы на месте организовать рекламу, щедро оплатил срочное изготовление и расклейку плакатов. Составленное им "житие" было отпечатано в Питере и доставлено в Москву в вагоне английского военного атташе генерала Нокса - помог Аладьин. Сам ординарец купил у поэта Бальмонта две строки. Они были дороже золота: "Ведь имя Лавра и Георгия - герою битв и славных дел!" Строки уже порхнули в газеты. Здесь же, в первопрестольной, Завойко оповестил заинтересованных лиц, с ними и разработал ритуал встречи, программу пребывания главковерха и все прочее, включая церемониал выноса на руках и поездку на поклон Иверской. Дал маху с гирляндами. Но это была уже сущая мелочь. Все заведено на полный ключ и теперь раскручиваются подобно часовой пружине, хотя ни Завойко, ни кому-либо другому еще неизвестно, когда зазвучат куранты: это должны были решить обстоятельства.