Пакт, изменивший ход истории

С другой стороны, для нашей отечественной постсоветской историографии сохраняет актуальность задача значительно более критичного подхода к политике сталинского Советского Союза в связи со Второй мировой войной, в особенности к его политике в годы ее развязывания. Достаточно указать на то, что в переломное для цивилизации предвоенное десятилетие СССР открыто позиционировал себя проводником сепаратной, самодостаточной внешней политики — как политики единственного социалистического государства во «враждебном капиталистическом окружении». Ни одну из формировавшихся со второй половине 1930-х годов обеих капиталистических группировок Сталин, единовластный правитель громадной евразийской империи, не считал заслуживающей его поддержки. Советская ориентация в международных делах выглядела сугубо конъюнктурной, зависящей от того, какая из двух враждующих группировок в данный момент готова больше предложить Советскому Союзу. Какая из них готова, в частности, считаться с так называемыми государственными интересами СССР на его западных границах. Как показали официальные советско-западные (англо-франко-советские) переговоры весной-летом 1939 г. и почти одновременно шедшие закулисные советско-германские переговоры («разговоры» и «беседы»), на первых порах советские требования ограничивались возвратом территорий на востоке Европы, утерянных царской Россией в результате Первой мировой войны. Однако только на первых порах, пока не будет подготовлен плацдарм для реализации в последующем далеко идущих классово-имперских целей сталинского руководства. Чтобы в конечном счете Красная армия победоносно промаршировала по обессиленной междоусобной войной капиталистической Европе до Парижа, а то и до Атлантики.

С приходом к власти в Германии в самом начале 1933 г. нацистского лидера А. Гитлера, объявившего поход против «иудо-большевизма», в качестве приемлемых партнеров для Советского Союза на короткое время стали Англия и Франция. До этого, по официальной классификации Кремля, самые антисоветские страны, столкнувшиеся теперь с непосредственной опасностью, большей, чем коммунизм — с германским реваншистским нацизмом. Наметившееся было сближение со странами Запада на почве идеи коллективной безопасности оказалось подорванным начавшимся летом 1936 г. мятежом генерала Франко в Испании, и, не в последнюю очередь, англо-французской политикой невмешательства в условиях неприкрытой помощи мятежникам со стороны Италии и Германии. Давнее недоверие к западным государственным деятелям-«мерзавцам» Сталин подкрепил осенью 1938 г. публичным заявлением, что лидеры «демократических» государств Запада «еще больше» бояться революционно-освободительных движений в Европе и Азии, чем фашизма. А так как, по его мнению, капиталистический мир уже вступил во «вторую империалистическую войну», чуждую интересам дела социализма, решение напрашивалось. Следовало, по сугубо прагматическим мотивам, воспользоваться предельным обострением «межимпериалистических противоречий» для продвижения своих классово-имперских интересов, о которых то и дело проговаривались сам Сталин, в его окружении и партийные пропагандисты. А именно — маневрировать между двумя капиталистическими группировками в ожидании перерастания «империалистической войны» в «войну всеобщую, мировую», чтобы враги социализма и с той, и с другой стороны «лучше разодрались» (Сталин). Политике умиротворения агрессоров странами Запада, которые надеялись так или иначе избежать худшего — еще одной мировой войны, сталинский Советский Союз противопоставил политику подталкивания одной стороны против другой. Чего не удалось добиться провозглашением приверженности политике коллективной безопасности и на советско-западных переговорах, удалось осуществить посредством заключения пакта о ненападении с нацистской Германией 23 августа 1939 г. — в самый канун всеобщей войны, закрепив направленность ее агрессии в западном направлении, против Англии и Франции. Советско-германский пакт — с советской стороны — стал воплощением классовой, антикапиталистической стратегии Советского Союза, которому наконец-то удалось на деле воспользоваться «межимпериалистическими противоречиями» в стремлении изменить ход европейской и мировой истории. Такой итог (именно!) предвоенного политико-дипломатического маневрирования СССР — заключение пакта с нацистской Германией вместо соглашения со странами демократического Запада — был предопределен расчетом на подрыв капитализма во Второй мировой войне.

Отсюда попеременное участие СССР, причем на договорных началах, в обеих воюющих коалициях: вначале — в комбинации с нацистской Германией (1939–1941 гг.), затем в союзе с государствами демократического Запада — Англией, Францией, США (1941–1945 гг.). Ни один из основных участников мировой войны — войны между коалициями — не проделал таких резких военно-политических зигзагов, как Советский Союз; все остальные основные участники войны определились с выбором потенциальных союзников заранее, еще до ее начала. После войны Сталин, говоря об образовании «мировой социалистической системы», лишний раз подтвердил существование у него общего антикапиталистического замысла, вынеся СССР за рамки обеих коалиций и противопоставив его и бывшим западным союзникам, и государствам-агрессорам Тройственного пакта. Об этом же свидетельствуют многочисленные официальные заявления о том, что, идя на пакт с Гитлером, а позднее войдя в союзные отношения со странами Запада, сталинское руководство исходило исключительно и только из интересов советского государства. Вторая мировая война с ее последствиями показала, что классово-имперские интересы сталинского Советского Союза не совпадали с долгосрочными интересами государств ни одной из двух капиталистических коалиций. Неудивительно, что мировая война, из-за незавершенности противостояния демократии и тоталитаризма, сменилась войной «холодной» между недавними союзниками — демократическим Западом и тоталитарным Советским Союзом.

Самоограничение кругом определенных, классово очерченных представлений, фрагментарное понимание мировых реалий сказались на том, что Сталин воспринял Вторую мировую войну как давно ожидаемое, должное крушение капиталистической общественно-политической структуры. Более того, он видел в наступившем всеобщем хаосе исторический шанс для распространения, вплоть до насильственного, за пределы СССР советской модели социализма. Озабоченные подготовкой решительного штурма бастионов капитализма в Европе, кремлевским деятелям было не до интересов всеобщего мира, о чем они говорили неохотно, походя.

В неутихающих спорах историков и политиков о том, кто помогал Гитлеру в развязывании Второй мировой войны, ответ найти достаточно несложно, задавшись самоочевидными вопросами. Кто еще, помимо Гитлера и его сообщников в Токио и Риме, был заинтересован в сломе Версальско- Вашингтонской системы международных отношений, созданной победителями в Первой мировой войне? Кто еще, помимо Гитлера, был заинтересован в пересмотре государственно-территориального статус-кво повсюду в мире, начиная с Европы, остававшейся генератором глобальных процессов? Кто еще, помимо нацистских лидеров, строил свою политику в расчете на кардинальные социальные перемены в мировом общественном развитии? Напрашивающиеся ответы на эти вопросы прямо указывают на определенную ответственность Сталина за мировую войну, на экспансионистские цели внешней политики руководимого им советского государства.

Но провоцируя Гитлера и подталкивая его к развязыванию мировой войны, Сталин рубил сук, на котором сидел. У него не было подлинно исторического видения. Он не понял, что Первая мировая война изменила условия мирового развития, выявив необратимую тенденцию к упадку империй. Сталин не усвоил уроков мировой войны, в итого которой распались Австро-Венгерская и Оттоманская империи, пала монархия в Германии, растерявшей все свои колонии. Российская империя также понесла немалые потери, устояв, в новом коммунистическом обличии, лишь благодаря большевистской революции и обильной крови, пролитой в гражданской войне между белыми и красными.