Котовский (Книга 1, Человек-легенда)

- Да ладно уж, - тоскливо отозвался один, босой, нескладный, в синей рубахе без пояса, в драных портках. - Расстреливай скорей, не размусоливай...

Бородатый и тощий выглянул из-за его плеча и добавил:

- Мы не добровольцы. Дали нам винтовки: воюй! Вот и воюем.

Котовский подождал, не скажут ли еще чего. Но они замолчали.

- "Расстреливай"! А за что вас расстреливать? За вашу дурость?

- Это конечно... неграмотные мы...

- Зачем зря говорить? - рассердился босой в синей рубахе. Грамотные, разбираемся! Мы за большевиков, против коммуны. Нечего нюни распускать! "Неграмотные"!

- Вижу, какие вы грамотные, как разбираетесь! Вот и доразбирались до того, что с Петлюрой оказались! А если поглядеть - какие вы петлюровцы? И вовсе вам с ними не по пути. Возьмем такой случай: капиталист. Не наш, иностранный. Но у него в нашей стране деньги вложены, обидно ему деньги потерять, а Советская власть открыто заявляет, что никаких царских долгов она не платит. Вот и начинает этот капиталист дураков искать, чтобы они головы подставляли, эту Советскую власть свалили, денежки ему, капиталисту, вернули - и порядочек! А у вас что, своя торговля была? Капиталы у вас отняли? Золотые прииски? Вон у тебя и сапог-то нет.

Котовский обернулся к учителю:

- Учитель?

- Собственно говоря, да.

- Горькая доля была у сельского учителя в царское время. Вы, может быть, успели запамятовать? Глушь, бездорожье, захолустье. Жалованьишко ничтожное, школа нуждается в ремонте, крыша течет, ребята зимой ходят в опорках, и каждый инспектор унизит, распечет, накричит... Что же ты, учитель?! Опять хочешь старое вернуть? Не вернешь старое, не допустим! Кому прислуживаешь? Ты, образованный человек!

Угрюмо слушали пленные.

- Собственно говоря... - бормотал учитель.

От напряжения у него запотели очки.

- Передать в трибунал? - спросил Колесников, полагая, что разговор окончен.

- Кого в трибунал? - удивился Котовский. - Их в трибунал?! Да если они и сейчас ничего не поняли... тогда что же получается? Тогда и жить не хочется на свете! Ведь люди же они! Или кто?

Котовский встал во весь рост - крупный, сильный, эфес сверкает, красные галифе пузырями, широченные, сапоги начищены до ослепительного блеска, грудь колесом - богатырь, и голос у него зычный, как труба. Встал и отдал команду:

- Беспрекословно выполнять приказания вашего командира! Вот этого! он показал на учителя, стоявшего с удивленной и растерянной физиономией. Он сельский учитель, я агроном, а вы - кто вы такие? Простые люди, которым хочется человеческой жизни. Значит, нам с вами по пути. Даю вам задание: выбить петлюровцев из хутора Большие Млины, захватить трофеи и через сутки быть у меня с донесениями. Все ясно? Выдать им оружие, одеть, накормить. Отряд выступит в девятнадцать ноль-ноль. Приступайте к выполнению.

Няга покачивал сомнительно головой. Колесников хмурился. Начальник штаба даже морщился от досады: переборщил! Дал маху на этот раз командир! Ошибся малость!

Пленные перестроились.

- Шагом арш! - скомандовал учитель.

Огненно-рыжий, с зарубцевавшимся шрамом на лбу, кряжистый солдат, когда выдавали ему оружие, прослезился, выругался и сказал, ни к кому не обращаясь, с удивлением:

- Поверил! Мне поверил! Да мне, так-растак, никто еще в жисть не верил с тех пор, как мать меня родила!

Затем они ушли.

- Не вернутся, - определил Колесников.

Котовский вызвал между тем Ивана Белоусова и с глазу на глаз с ним говорил:

- Попросишься в разведку, Белоусов, возьмешь человек пять, кого знаешь, по выбору. Боже упаси, чтобы тебя заметили! Такой обиды они не простят. Ну, и погляди, как они там... чтобы дороги не спутали...

- Понятно!

- Никто не должен знать о нашем разговоре, ни одна душа.

Иван Белоусов вышел от комбрига красный как рак. Это он от гордости раскраснелся, что ему такое поручение дали, а все подумали, не головомойку ли он получил за какой-нибудь проступок: командир любил иной раз, как говорили, "мораль прочитать".

Вскоре Белоусов и с ним четверо ускакали в степь. И все разбрелись по своим местам. В этот вечер была неприятная, напряженная тишина. Любили командира, и не хотелось, чтобы он даже в мелочи оказался неправ. Нельзя, чтобы командир оказался неправ! Как подчиняться тому, кто хотя бы однажды сплоховал? А еще того хуже - кто оказался в смешном положении, кого одурачили!

И каждый старался - для самого себя, а не для других - заранее подыскать оправдание этому промаху, незаметно, деликатно прийти командиру на выручку.

- А хотя бы и не вернутся! - говорил Няга, сверкая глазами и свирепея от одной мысли, что с ним не согласятся и осмелятся осуждать Котовского. А хотя бы и не вернутся?! Совесть-то он им ранил? Как они теперь пойдут в бой против нас? В бой идут в чистой рубахе! Значит, даже если не вернутся, польза все равно есть! Понятно или непонятно? Почему молчите? Почему в рот набрали воды!

- Предположим, что они не вернутся, - доказывал Колесников с жаром, но ни к кому в частности не обращаясь. - Хорошо. Но как с ними разговаривали, они расскажут? А что обули-одели их, они расскажут? Пытали их? Расстреливали? Нет, с ними обращались как с людьми и объясняли им, в чем их ошибка, заблуждение, объясняли простыми, доходчивыми словами, которых нельзя не понять, нельзя не запомнить. Я считаю, - говорил твердым голосом Колесников, хотя, может быть, и не считал, - я считаю, что даже лучше, если они не вернутся к нам: они будут живой агитацией, хотят или не хотят, они будут служить делу революции!

Через сутки прискакал Белоусов и доложил Котовскому:

- Идут.

Действительно, отряд шествовал. В ногу, щеголевато, напоказ. Учителя нельзя было узнать: бравый, подтянутый, и очки куда-то девал. Командует звонко, отрапортовал лихо. Да и все остальные преобразились. Торжество было на усталых загорелых лицах.

Эти люди, хлебнувшие разгула и дебоширства петлюровцев, да и сроду не видавшие ничего, кроме нужды, водки, пьяных драк, собачьей жизни и воловьего труда, - эти люди сами, по доброй воле сдержали слово, оправдали доверие, осмыслили по-новому свою жизнь. Вот почему на их лицах было такое торжество. Нет большего счастья, чем оказаться хорошим, когда никто не верил, что ты хороший.