Отрешенные люди

- А Михаил что сказал? Поможет?

- Ага, догонит и еще добавит. Михаил твой под опеку меня взять хотел, а как про долги узнал, то передумал.

- Чего же батюшка не говорил нам о том? - спросила Катерина.

- И сказал бы, так что с того? - начал говорить более спокойно Иван.

- То-то он последнее время все невеселый ходил, - опять всхлипнула мать. - Когда же он успел таких долгов наделать?

- Наделаешь тут... - отодвинул от себя пустую тарелку Карамышев. - Со мной власти вон как поступили: был дом - и не стало. Спасибо вам, что приютили.

- А вы, Андрей Андреевич, про деревеньку скажите, которую отец на вас переписал. Расскажите, каков уговор был промеж вас, - направил на него указательный палец Иван.

- Чего деревенька? - опустил Карамышев глаза в стол. - Продал мне ее Василий Павлович, и все тут. У меня на то и купчая имеется. Моя деревенька.

- Где же тогда деньги, что вы ему уплатили? - горячился Иван. Скажите, чем вы ему плату внесли: серебром или бумагами какими?

- Не твоего ума дело, чем я отцу твоему платил. А куды деньги те делись, то мне неизвестно. Может, ты их в Москве и спустил.

- Ладно, пусть мое слово за мной останется, - со злостью выдохнул Иван, - забирайте Тоньку с собой, а ужо потом поговорим, поговорим...

- А ты меня не стращай, видали мы таких! - взвился неожиданно Карамышев, и его тощее тело изогнулось, словно гусиная шея. - Собирайся, Тонюшка, завтра же и поедем. Пущай они тут остаются, - и он поднялся из-за стола. - Спасибо за хлеб-соль, хоть тем пока не корите. Пошли, дочь.

- Чего вы ссоритесь? Ну, чего ссоритесь? - поднялась вслед за ним мать. - Чайку-то не попили, Андрей Андреевич, сейчас кликну, чтоб несли.

- Не нужен мне ваш чай, свой дома попью, - сердито отозвался Карамышев. Антонина поднялась вслед за отцом и беспомощно смотрела то на него, то на мужа, не зная, как поступить. Встала из-за стола и Катерина, со слезой в голосе заговорила: - Что же ты, Вань, делаешь? И мать, и жену из дома гонишь? Одумайся, пока не поздно.

Иван и сам понял, что наговорил лишку, но остановиться не мог, в нем проснулась неожиданно ярость на все и вся, и он, заскрипев зубами, выдохнул:

- Да я бы рад по-доброму. А как? И дом, и лавку все одно за долги возьмут, сам я до лета подожду и сызнова на Урал поеду. А вас куда?

- Что же теперь станется с нами? - вновь горестно запричитала мать. Теперь только в богадельню одна дорога и осталась, - она обняла Катерину, и обе заплакали, вторя друг другу.

Растерялся и Карамышев, увидя происходящее. Он подошел к Ивану и примирительно похлопал по плечу, тихо сказал:

- Слышь, Иван, не нужна мне эта деревенька, твоя она. Только куда я-то пойду, если и ее за долги заберут? А Тоне где жить? Ты у нас - что ветер в поле: сегодня здесь, завтра там. А семья? Семья как? О них думаешь?

- Как же, думает он, - всхлипнула за остальными женщинами Антонина, закрывая лицо руками, - зачем меня замуж взял? Чтоб насмеяться?

- Да помолчи ты, - пришикнул на нее отец, - без ваших бабьих глупостей разберемся. Веди их на кухню, Варвара Григорьевна, - попросил он хозяйку, нам с Иваном поговорить надо.

Когда они остались одни, Карамышев несколько раз прошелся по комнате, убрал с капающей свечи воск, провел зачем-то пальцем по стене, оклеенной по-новомодному голубой тонкой материей с вытканными на ней цветами и узорами, и, тяжело вздохнув, уселся напротив Ивана.

- Ну, зятек, коль случилось нам в родстве быть, то давай вместе и думу думать, как жить дальше станем. Мой тебе совет: бросай все, забирай мать, Тоньку и поехали вместе в Помигалово. Там не пропадем. Мы со старухой пол-лета в ней прожили, обустроились как могли, и для вас дело сыщется.

- Как это все бросить? - удивленно глянул на него Зубарев.

- Как? Как? А вот так - поехали, и все тут, пока в долговую тюрьму не забрали.

- Надо будет, и в деревне сыщут, - упрямо покачал головой Иван, - да и не заяц я какой, чтоб по кустам прятаться. Сегодня с мастером сговорился: руду, что с Урала привез, плавить станем. А вдруг да в ней серебро станется? Тогда что?

- Правильно мне твой отец говорил: и старого не сбережешь и нового не наживешь. Эк, куда загнул! Рудники открывать! Опомнись, Иван. Да знаешь ли ты, каков капитал под это дело нужен?

- И что с того? - не сдавался Зубарев, - найду деньги!

Карамышев надолго замолчал, пожевал тонкие бескровные губы, сосредоточенно разглядывая противоположную от него стену, словно там было написано что-то важное. А потом также задумчиво спросил:

- Значит, Ванюша, разбогатеть решил? Добытчиком стать? Жалко мне тебя, ой, жалко! Да ладно. Бог не выдаст, свинья не съест, авось, да придумаем что-нибудь. Знаешь что, сходил бы ты к владыке...

- Исповедоваться, что ли? - ехидно спросил Иван.

- Для твоего дела не только исповедоваться, но и пост великий весь год держать не мешало бы. Владыка, он человек многомудрый, глядишь, чего и присоветует.

- Э-э-э... захаживал я к губернатору нашему, и знаете, что он мне присоветовал?

- Сам губернатор? - вытянул тонкую шею Карамышев.

- Сам, сам, - кивнул головой Иван, - кабальную расписку взял с меня на то серебро, которое я только найти пытаюсь.

- Хорош гусь, ничего не скажешь, - улыбнулся Андрей Андреевич и опять аккуратно, двумя пальцами, снял нагар со свечи, размял мягкий комочек воска, поднес его к носу, чуть подержал и положил на чашку подсвечника. - Они с нашим братом чего хотят, то и творят, и никакой управы супротив их не сыщешь. Да владыка Сильвестр иной человек, он не только о своей выгоде думает. Так и быть, поедем к нему вместе. Он до конца дней в должниках у меня останется, поскольку из-за него, не иначе, татары мой дом запалили. Я так понимаю: ему на весь приход, на всю Сибирскую епархию, серебра, ой, сколько нужно! А коль ты пообещаешь ему с приисков своих долю дать, то он не только советом, но и делом поможет.

- А поверит он мне, что я вправду серебро найду? - спросил Зубарев.

- На слово нынче мало кто верит, но коль ты из руды своей хоть маленькую толику серебра выплавишь да владыке предъявишь, тогда иное дело

- Когда то еще будет, - покачал головой Иван, - бабушка надвое сказала, окажется ли серебро в руде моей...

- А мы так дело повернем, - хитро подмигнул ему Карамышев, - что серебро непременно в твоей руде найдем.

Иван прищурился и долго выразительно смотрел на тестя, пытаясь понять, куда тот клонит, но тот не пожелал объяснить значение своих слов, а потому на том свой разговор и закончили, условившись, что после плавки руды непременно наведаются к владыке Сильвестру.

Более недели ушло у Зубарева на то, чтоб найти по кузницам нужный кирпич, инструмент, присадки, привезти все это в собственный двор, очистить каретный сарай и начать выкладывать там плавильную печь, несмотря на лютые морозы, что как раз нагрянули.

Карамышев помогал ему чем мог: ездил с поручениями, встречал каждый день приходивших с напоминанием об уплате долга купцов и прочих людей, которым задолжал покойный Василий Павлович Зубарев. По городу пополз слух, будто бы Иван нашел близ Тобольска золотую жилу и теперь втихомолку от властей строит у себя дома специальное приспособление для чеканки золотых монет. Возле их ворот стали подолгу задерживаться какие-то подозрительные люди, чем вызывали огромное неудовольствие старого цепного пса Полкана, который, чуя, даже через забор, незнакомцев, хрипло лаял, рвался с цепи и тем самым будоражил весь дом.

Катерина, которая собралась, было ехать к себе домой, в Тару, неожиданно подзадержалась, непрестанно выглядывала во двор, когда Иван с тестем сгружали с саней привезенные ими мешки и кули, необходимые для постройки печи. Антонина несколько раз пыталась заговорить с мужем, интересуясь, что такое он затевает, но он лишь отмалчивался или отшучивался, не желая говорить с ней о задуманном.

Кончилось все тем, что в канун отцовых сороковин к ним неожиданно заявился городской полицмейстер Балабанов, а с ним еще и частный пристав. Они, войдя в дом, стащили с головы казенные шапки, почти одновременно перекрестились на образа, и полицмейстер спросил вышедшую им навстречу Варвару Григорьевну: