Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио

Поворот в японской внешней политике следует охарактеризовать как чрезвычайно радикальный – во-первых, в отношении главного направления или территориально-целевой установки активной внешней политики, затем и в отношении потенциального противника и, наконец, в отношении роли Японии как договорного партнера Германии и Италии. Основное направление японской экспансии с древних времен (с 364 г. н.э.) до сегодняшних дней всегда оставалось неизменным: через Корею как мост в Китай, а точнее в Северный Китай с Маньчжурией и провинцией Шаньдун. Аннексия принадлежавшего некогда Китаю острова Формоза . ничего не меняет в принципиальных установках этой прослеживаемой через века основной цели японской внешней политики. Современная японская территориальная политика подчеркнула свою заинтересованность в северных областях Китая еще путем того, что она уже во время первой китайской войны 1894/95 годов видела единственного потенциального военного противника в России, так как уже тогда Китай рассматривался лишь как цель, а не как противник, которого следует принимать всерьез. Так возникло почти общепринятое мнение, что Россия, дескать, была, есть и будет заклятым врагом Японии. Даже сегодняшняя война в Китае началась с намерением расширить и обезопасить районы развертывания войск фронтом на север путем покорения Северного Китая и Монголии. Только воздействие «китайского пространства» как оружия в борьбе, а затем потрясение англо-французских позиций на Востоке в связи с победами Германии в Европе позволили возникнуть «Великой Восточной Азии» как истинному жизненному пространству Японии с центром тяжести в Среднем и Южном Китае и юго-западной части Тихого океана. В то время как англо-японский союз 1902 года признавал только господствующие позиции Японии в Корее и ее особые интересы в Китае, Тройственный пакт признает за Японией в обязательном порядке это новое жизненное пространство «Великой Восточной Азии». Тем самым старое предвидение великого Хидэеси, который мечтал о зоне господства Японии от Китая до южных окраин Тихого океана, стало современной целью Японии и договорно признано победоносными великими державами Европы. Это, действительно, радикальный поворот в японской экспансионистской политике, какой она оставалась на протяжении минувших шестнадцати столетий. В кратчайший срок центр тяжести, почти минуя переходную стадию, переместился с северной части азиатского континента на южные районы Тихого океана, включая омывающие Китай моря. Тем самым одним махом сменились и «потенциальные» военные противники. Интерес к русскому «заклятому врагу» утрачен; на русских даже начинают взирать по-новому, как на возможных дружелюбных соседей. Но тем острее становится теперь столкновение с Англией и Соединенными Штатами, ибо они были властителями «великоазиатского пространства» и, пожалуй, продолжают ощущать себя в этой роли и сегодня. Именно эти две державы главным образом на протяжении десятилетий пытались ради сохранения своих тихоокеанских владений подтолкнуть Японию к экспансии на север континента <т.е. против России; выделено мной. – В.М.>. Сегодня вполне возможно, что Владивосток, который еще недавно называли «кинжалом, направленным на Японию», утратит свое острие. Сингапур же, напротив, уже сегодня является символом англо-американской враждебности по отношению к японской политике большого пространства на Тихом океане. Однако речь здесь идет не только о новоявленной политической вражде из-за территорий между Японией и англо-американскими державами. Япония с некоторых пор знает, что острота экономических угроз Англии и Америки в ее адрес объясняется тем, что она очень поздно осознала хозяйственное значение тихоокеанских областей, в основном Индокитая и Голландской Индии. Япония сегодня сознает, что традиционная дружба с Англией и Америкой в значительной мере выполняла роль функции экономического подчинения ее англо-американскому хозяйственному блоку. Длившиеся десятилетиями дружеские отношения заставляли японскую экономику идти по пути наименьшего сопротивления. Нефть, железо, хлопок доставались японским концернам от американских и английских друзей с меньшими трудностями и большими прибылями, чем это было бы возможным при экономической и политической борьбе за отчасти еще не развитые области в южной части Тихого океана.

Сила, с которой Япония открывает новую страницу на своем внешнеполитическом пути, зависит, стало быть, не только от содержащегося в Тройственном пакте условия всеми средствами оказывать поддержку при создании больших жизненных пространств в Восточной Азии и в Европе и отвечать войной новым державам, которые захотели бы вмешаться в европейскую или китайскую войну. Еще сильнее этих обязательств на японцев действует сознание политической враждебности США и Англии к ее «великоазиатской» политике и совершенно особое сознание необходимости посредством заново сформулированной политики как можно скорее освободиться от старой экономической зависимости. Тем самым можно предвидеть применение Японией значительных сил в качестве союзницы Германии и Италии. Так отчетливей стала решительная позиция Японии по отношению к первым мероприятиям Америки и Англии, вызванным новой японской внешней политикой. Ни введение <США. – В.М> эмбарго на железо и сталь, ни открытие бирманской железной дороги <Великобританией для снабжения режима Чан Кайши. – В.М.>, ни тем более мобилизация американского тихоокеанского флота и отзыв американцев из Восточной Азии не смогли поколебать Японию в ее движении вперед по новому внешнеполитическому пути». [529]

Однако оптимизм Мацуока, Сиратори, Суэцугу или Зорге разделяли не все даже в самой Японии. Противниками пакта в равной степени были и гэнро Сайондзи, доживавший последние месяцы долгой жизни, и его злейший враг Араки, ставший лидером движения против союза с Германией и сближения с СССР. В этом со всей отчетливостью проявилась атлантистская ориентация бывшего главного идеолога «императорского пути», союзниками которого теперь оказались «либералы» Номура, Мацудайра и Мусякодзи, некогда скрепивший подписью Антикоминтерновский пакт. Против пакта выступил и Арита, но подтекст его демарша был очевиден: личный выпад против Мацуока и военных со стороны «обиженного» экс-министра, оставшегося без лавров. [530] Наконец, еще с 1938 г. против сближения с Германией и Италией последовательно выступал ведущий политический аналитик атлантистского лагеря Киёсава. В союзе со странами «оси» он видел кратчайший путь к конфронтации с Америкой, что, по его мнению, было самоубийственно для Японии. Киёсава не обольщался относительно подлинных намерений Рузвельта или влияния изоляционистов, а потому уже в сентябре 1939 г. предрекал открытое участие США в войне в случае ухудшения положения Великобритании. Годом позже он, не имея возможности открыто выступить в печати против Тройственного пакта, связал с его заключением очередной успех Рузвельта на президентских выборах осенью 1940 г., оценив его как ответ страны на объединение «агрессоров». [531] Неудивительно, что в феврале 1941 г. его фамилия оказалась в списке авторов, которым было запрещено публиковаться в массовых журналах.

В ходе подготовки Тройственного пакта естественно встал вопрос об отношениях стран-участниц – теперь уже как единого блока – с Советским Союзом, тем более что его главный инициатор Риббентроп с самого начала имел в виду перспективу превращения «союза трех» в «союз четырех».

Глава восьмая ЗА ПОЛШАГА ДО СОЮЗА