Живые и мертвые (Живые и мертвые, Книга 1)

Несколько секунд в трубке было молчание.

- Ладно, сядьте там внизу, раз вам так горит, напишите все, что хотели сообщить прокуратуре, и оставьте. Когда напишете, скажите часовому, он позвонит, я спущусь, возьму.

Синцов еще несколько секунд продолжал стоять, прижимая трубку к уху. Оставалось делать то, что сказал дежурный. Ничего другого не придумаешь... Доверить все бумаге, оставить здесь, а там видно будет.

"А я пойду обратно в батальон", - вдруг решительно и с облегчением подумал он.

Он нащупал в кармане ватника пачку сложенных вчетверо листов бумаги, взятых еще в райкоме у Малинина, чтоб написать письмо Маше, вернулся в бюро пропусков и нашел там ручку с погнутым, но еще годным пером. Попробовав перо и слив из двух чернильниц в одну остатки чернил, он разгладил листы, лег грудью на стол и, не останавливаясь и не задумываясь, стал писать страницу за страницей.

Когда он, дописав восьмую страницу, закончил изложение всех обстоятельств, на улице уже начало темнеть.

Он хотел перечесть все подряд, но поглядев в окно, махнул рукой и в самом низу последнего листа написал последнюю фразу:

"Среди всех своих действий считаю неправильными два: что не явился в Особый отдел части, стоявшей по месту моего выхода из окружения, а вместо этого уехал, как мною было изложено выше, и что, подходя к Москве, не обратился на КПП, а обошел его. За достоверность всех изложенных мной фактов несу всю меру дисциплинарной ответственности".

Он подписался, поставил число, потом перечел последние строчки и после слова "дисциплинарной" вписал "и партийной".

В вестибюле повторилась прежняя процедура. Синцов попросил часового вызвать дежурного, тот позвонил по телефону, и через несколько минут дежурный показался в дверях.

- Написали? - Он взял из рук Синцова листки, сперва взглянул в начало: верно ли адресовано? - потом перевернул и бегло взглянул в конец. - Где вас искать, когда ознакомятся, написали?

- Да, в начале. - Синцов показал дежурному то место, где было написано: "Коммунистический батальон Фрунзенского района в настоящее время находится по адресу: Плющиха, здание ФЗУ N_2".

Показал и, спохватившись, вытащил из кармана ту бумажку, которой снабдил его Губер.

- Товарищ военюрист третьего ранга! Напишите на моем направлении, что меня задержали до вечера, а то ведь отлучка...

Он немного прилгнул: дело было не в том, когда он вернется, ему надо было, чтоб Губер увидел, что он действительно был в прокуратуре.

- Хорошо, напишу, что находились здесь до восемнадцати часов, - сказал дежурный.

- И печать, если можно, поставьте!

Дежурный поморщился, - придется подниматься на второй этаж, снова спускаться и подниматься, - хмыкнул, собираясь отказать, но потом передумал, - сердце не камень! - забрал синцовскую бумажку, вышел и через две минуты вернулся.

- Берите! - с раздражением доброго человека, недовольного собственной добротой, сказал он Синцову.

Выйдя на потемневшую улицу, Синцов развернул бумагу.

На ней не было печати, но был маленький штамп: "Московская окружная военная прокуратура". Под этим штампом было написано: "Находился в прокуратуре до восемнадцати часов. 18.Х. с.г.". Потом стояло большое красивое "П" и уходящий вниз росчерк фамилии, так и оставшейся ему неизвестной.

Когда вскоре после отбоя первой за вечер воздушной тревоги к Губеру пришел караульный начальник и сказал, что у ворот стоит человек по фамилии Синцов и заявляет, что он отлучился из казармы с его, Губера, увольнительной, а теперь вернулся и должен явиться к комиссару, Губер усмехнулся, поправил очки и сказал, чтобы этого человека пустили к нему, а заодно вызвали Малинина.

Синцов зашел к Губеру первым. Малинина еще не было.

- Ну, что, товарищ Синцов, - насмешливо сказал Губер, - военная прокуратура закрыта на ремонт, или вы не нашли Молчановки, или что еще?

Синцов вынул записку Губера и положил перед ним.

Губер внимательно прочел записку, как будто он не сам ее писал, потом повернул бумажку наискось и вслух прочел надпись дежурного по прокуратуре: "Находился в прокуратуре до восемнадцати часов".

- Что ж, выходит, разобрались с вашим делом и отправили вас обратно к нам? Так, что ли? - подняв лицо от бумажки, спросил Губер.

- Нет. Не так.

- А подробней?

Синцов рассказал об оставленном в прокуратуре заявлении.

- И там вы изложили все, что говорил мне о вас Малинин?

- Все, - сказал Синцов.

- Без утайки?

Синцов пожал плечами, и Губер сам честно подумал, что его вопрос глуп. Какие там утайки, когда, будь этот человек трусом, он вчера с легкостью бы дезертировал в глубокий тыл, а будь он ловкачом, наверно, сумел бы что-нибудь наврать о себе и прибиться к какой-нибудь части. Мало ли сейчас между Вязьмой и Москвой оказалось людей, потерявших свои части и утративших документы.

Он даже присвистнул, подумав о том, сколько их, и вдруг улыбнулся Синцову не насмешливо, как улыбался до этого, а просто так - он умел улыбаться и просто так, - и сказал:

- Садитесь, сейчас Малинин придет, посоветуемся...

Губер был в хорошем настроении. К ста шестидесяти винтовкам, что были в батальоне с утра, прибавилось еще пятьсот; теперь батальон был вооружен, по крайней мере, хоть винтовками, а главное - завтра его перебрасывали машинами поближе к фронту.

Что будет дальше, Губер еще не знал: не то все батальоны сведут в дивизию, не то будут пополнять ими другие части. Но, во всяком случае, это было уже похоже на дело, ради которого по праву старого конармейца он, Губер, выговорил себе возможность остаться в Москве, эвакуировав свой главк под командой заместителя.

Малинин вошел, увидел Синцова, по своей неприветливой привычке исподлобья взглянул на него и хмуро кивнул.

- Вот, пожалуйста... - Губер подвинул ему по столу бумажку, с трудом скрыв при этом насмешливое выражение глаз. - Один бюрократ написал бюрократическую бумажку, другой положил на ней резолюцию, а живой человек, - кивнул он на Синцова, - ходит по замкнутому кругу и не может из-за этих бюрократов попасть на фронт. Как, по-твоему, - вдруг весело спросил он, можно покончить с бюрократизмом, записать добровольца Синцова в твой взвод - и на том прощай законность и да здравствует партизанщина?! А?