Опричнина

Почему важны эти факты? Исследователи (подробнее других этим занимался A.A. Зимин) установили полное преобладание среди участников соборных заседаний членов земского (не опричного) государева двора. Б.Н. Флоря высказал предположение, что депутатами стали те дворовые дворяне из разных городов, которые оказались в Москве в дни соборных заседаний. Публикуемый документ доказывает ошибочность этой гипотезы. Никто из вышеназванных лиц в деятельности собора участия не принимал, помимо М.В. Годунова. По вероятному мнению A.A. Зимина Бежецкий Верх представляли М.А. Мономахов, Е.Т. Старого, Б.И. Дементьев и И.П. Рясин (старший брат одного из свидетелей грамоты). От Торжка присутствовали И.П., Е.П. Новосильцевы. Ни по происхождению, ни по уровню служб, ни по принадлежности к числу дворовых перечни депутатов собора, свидетелей и участников закладной сделки не отличаются чем-либо существенным [2408].

Но тогда неоспорим вывод — выборы представителей от членов земского двора по крайней мере по ряду городов имели место. Конечно, это были своеобразные «выборы» — они происходили в Москве, выбирали дворовые, находившиеся тогда в столице и притом из собственных рядов. Воздействие на эту процедуру московских дьяков, возможно, но нельзя полагать его сколь-нибудь существенным. Здесь важны два обстоятельства, о которых мы уже писали. Во-первых, сверхсрочный созыв собора. Во-вторых, многолюдство провинциальных дворовых в июне-июле в Москве. Допустить в таких условиях контроль над выборами многих десятков депутатов (скажем, по степени их лояльности лично царю и его опричному окружению) — крайне затруднительно. Следовательно, собор не был демонстрационно-пропагандистским мероприятием, его созыв действительно имел в виду выявить и зафиксировать позиции разных влиятельных слоев общества но указанной выше проблеме [2409]. Другое дело, что чрезвычайная поспешность с началом соборных заседаний, общая политическая атмосфера вряд ли способствовали полному и реальному учету общественного мнения по поводу целесообразности продолжения войны в Прибалтике. Вот так скромная кабала помогает решить ряд принципиальных вопросов истории собора 1566 г. Опричнина ассоциируется прежде всего с массовым политическим террором. У этого феномена много личин и еще больше признаков, последствий, опосредованных проявлений. Характерный порядок действий, связанный с арестом «в опале», рисует память А.М. Колупаеву-Приклонскому (№ 12). Он должен был арестовать и доставить в Москву кн. И.Ф. Бахтиарова-Ростовского. Поражает придирчивая дотошность в процедуре описания и сдачи местным властям на ответственное хранение всего движимою имущества будущего арестанта. Документ датируется последним годом официальной опричнины, но, бесспорно, отражает тщательно документируемую вакханалию расправ, сопровождаемую сноровистой тщательной фиксацией конфискуемых ценностей.

Опричные годы — время мощных подвижек в сфере частной недвижимой собственности. Исконная система светской вотчины, складывавшаяся на протяжении XIV–XV вв. и уже испытавшая немало потрясений в конце XV — середине XVI в., была обречена опричными порядками на ускоренное исчезновение. Помимо прямых конфискаций со стороны опричных властей наблюдается мощнейший отток светских вотчин в монастыре и иные церковные корпорации. Уже прочно укоренившиеся в обществе номинально-заупокойные традиции в форме земельных вкладов приобрели в годы опричнины огромный размах. В монастырях искали социальной и моральной защиты. Получили широкое распространение фиктивные и полуфиктивные акты продажи вотчин, зачастую как бы отложенных до момента смерти продавца. Мелкие и даже средние землевладельцы закладывались за монастыри, переходя в разряд светских монастырских слуг. Почти за всеми подобными сделками стояли реальные или ожидаемые опалы. Полная непредсказуемость даже ближайшего будущего лишь усиливала стремление найти опору и поддержку во вневременном, заручиться покровительством тех, кто по определению был ближе к Богу. Несколько грамот вполне воспроизводят эти ситуации.

К примеру, данная (№ 1) Л.Г. Шеремета-Хлуденева, представителя древней старомосковской боярской фамилии. Его вклад датируется первыми месяцами опричнины, когда факты громких расправ были остры и прошла первая волна массовых репрессий — высылка на житье в Казанский край многих представителей титулованной и нетитулованной знати. Именно эта судьба выпала на долю сына вкладчика, В.Л. Хлуденева — он фигурирует в числе отправленных в недавно завоеванные земли. Глухие, неявные свидетельства текста подтверждают этот факт. Показательна, во-первых, клаузула с запрещением выкупа отдаваемого в московский Богоявленский монастырь имения. По имени назван лишь сын, причем контекст подразумевает его отсутствие при оформлении вклада. Нет его и среди свидетелей, что было обычной практикой, отсутствует также его очищальная запись, подтверждающая его отказ от будущих претензий на выкуп вотчины. Иными словами, отсутствие сына при оформлении очень важного для его отца вклада было вызвано не конъюнктурными, но весьма серьезными мотивами. Во-вторых, Л.Г. Хлуденев и его сын записаны в дворовой тетради по Переяславлю-Залесскому, но никаких следов земельных владений в этом уезде наша грамота не содержит. Это косвенно подтверждает опалу и ссылку В.Л. Хлуденева в Казань с конфискацией земли. Последняя числилась, скорее всего, именно за Василием, ибо, судя по вкладной, его отец уже «избыл» но возрасту службы. Цель вклада отражена в грамоте несколько туманно. Помимо традиционного поминания родителей и самого вкладчика, Л.Г. Хлуденев хочет быть «причтенным» к «избранному стаду», т. е. монашеской братии Богоявленского монастыря. Но прямо о постриге речь не идет, равно как нет следов принятия пострига Л.Г. Хлуденевым ранее. Классический пример добровольного ухода за ограду городской обители с келлиотским уставом с целью обрести покровительство, покой и посмертное «устроение души [2410].

Иная ситуация с Г.И. Колычевым (№ 8). Поражает атмосфера составления духовной грамоты. Нет ни одного светского лица в качестве свидетеля, единственный послух — духовный отец Г.И. Колычева из вотчинной церкви, писец грамоты — дьячек из того же храма. Священник является по существу и душеприказчиком завещания. Поражает конспективная краткость текста — все так или иначе отдается в руки духовною отца. Перед нами опальный или опасающийся опалы человек, выбитый из привычного круга социальных связей, который диктует свою последнюю волю и окончательные расчеты в год убийства опального же митрополита Филиппа Колычева (своего дальнего родича) и новгородских казней.

Вполне типична ситуация с актами Раковых (№ 9, 10). В течение примерно полутора лет представители фамилии освобождаются путем вклада и продаж от своих вотчин в разных уездах [2411]. Хотя в синодиках опальных имен Раковых нет, срочное освобождение почти десятка лиц одной фамилии от своих вотчин в трех уездах свидетельствует о социальной деградации этой знаменитой еще в середине XVI в. дьяческой фамилии.

Земельная политика вообще главная тема печатаемых документов. Любая крупная политическая подвижка в стране вызывала обычно рост поземельных конфликтов. Так было в годы опричнины. Указная грамота 1567 г. рисует картину выступления монастырских крестин, вознамерившихся вернуть давно утраченный статус черносотных крестьян. Побудительный мотив понятен — в эпоху опричнины постоянно нарушались все и всяческие права собственности. Но в данном случае надежды не оправдались. Кирилло-Белозерский монастырь пользовался у царя особым вниманием, так что недавние монастырские земледельцы села Тимова, а до того в течение многих лет вотчинные крестьяне имения Львовых-Злобиных, остались в составе владельческого комплекса обители (№ 3).

Не менее выразительна указная грамота кн. Михаила Темрюковича Черкасского (№ 5). Из нее видно, что к ноябрю 1568 г. он владел Гороховцом с уездом на правах удела. Крестьян он называет «своими», город с уездом для него — «моя вотчина», его слуги держат мыт, фиксируют случаи предумышленных убийств и непредумышленных смертей в пределах монастырской вотчины, дают разрешение на похороны, по его «княжим» письменным распоряжениям происходит раскладка главных общегосударственных налогов — ямских и приметных денег, денег за посошный корм, за городовое, засечное и ямчужное дело. Тип удела также ясен: по нашей классификации перед нами удел служебного князя с индивидуальным статусом [2412]. Это своеобразное явление: удел в опричнине, которая сама по себе была личным царским уделом.