Колесница Джагарнаута

- Все бы ничего, но вон то... Не могли бы вы сказать, достопочтенный Сахиб Джелял, что это такое? Зрению вашему позавидует аравийский бедуин. Оно поострее моего. И не лучше ли нам заводить моторы. Гляньте! Вот вам мой бинокль.

Сахиб Джелял отказался от бинокля.

- Все в порядке. Обыкновенные всадники.

- Но они из самой пустыни! А там мало ли кто шляется... - Снова Мансуров поглядел в бинокль. - Всадники. Опытные в военном деле. Смотрите, они не поехали прямо по пыльной дороге. Они дали крюка и скачут по дакке, по-нашему - по такыру, такому твердому, что и подковы не берут. И пыли нет. И следов не остается. Ого, да это, похоже, белуджи! Не ваши ли?

- Мои.

- А что они ищут?

- Нас. - Сахиб Джелял посмотрел на Гвендолен, разговаривавшую с мисс Флинн. - Мехси Катран исполнительный слуга. Я приказал ему прибыть сюда сегодня. Мехси перед нами. - Сахиб Джелял усмехнулся. - Во-первых, я плачу хорошо. Во-вторых, сын его, - он глянул на невозмутимо следившего за степью шофера, - обязан мне специальностью, работой и всем своим будущим. Асад, сколько у нас в гараже автомобилей?

- Не счесть.

Белуджские всадники возникли прямо из недр Большой Соленой пустыни, где не водилось ничего живого, не росла даже верблюжья колючка.

- Как в сказке, - заметил Алексей Иванович, - птица полетит - крылья спалит, газель прыгнет - ноги сожжет.

- А белуджи на камешках шашлык жарят, - проговорил тихо Асад.

- И я спокоен, - сказал удовлетворенно Сахиб Джелял, поглядывая из-под руки на облака пыли, медленно приближавшиеся вместе с автомобилем. - Теперь сила у нас. И кто бы ни ехал в авто из Баге Багу, ему остается кланяться и улыбаться, просить, а не требовать. Не правда ли, дорогие ханум? - любезно повернулся он к женщинам, подошедшим поближе.

Но Гвендолен и раньше не выказывала ни малейшего беспокойства.

- Посмотрите, - сказала она, - вот на того оборванца.

- Это не оборванец, - поправил ее Мансуров. - Это самый настоящий дервиш-каландар, паломник.

- Смотрите, что он делает? Как интересно, - воскликнула американка, и голубые, наивные глаза ее округлились. - Он с ума сошел! Смотрите, смотрите! Поднял камень с дороги, идет. Сделал десять шагов, кладет камень в пыль... Берет другой камень... Несет его... Снова наклоняется... Что такое? Минуточку, я принесу фотоаппарат.

- Да это же каменный "мешеди" - камень-богомолец! Каждый шиит стремится совершить паломничество к Золотому Куполу мавзолея в Мешхеде и заслужить звание "мешеди". Говорят, и камни ходят в паломничество, вот так... - пояснил Мансуров. - Но каландар оч-чень интересный, и снимите мне его вот так... - Одним прыжком Мансуров оказался рядом с дервишем, распахнул дервишскую хирку... - Так я и думал!

Под хиркой у дервиша висел на голой заросшей груди новенький автомат немецкого образца.

- Вы снимок сделали? - спросил Мансуров у американки. - Отлично.

Он смотрел на набежавших откуда-то персов-дехкан.

- Вы, кетхуда, - наметанным глазом нашел он в толпе седоватого хитроглазого старейшину селения, - подержите святого человека у себя в чулане, да не упустите его.

- Святого дервиша! - расстраивался кетхуда. - Святого мешеди! Как можно!

- Да это же переодетый аллемани! Или вы с ним заодно?

Говорил Мансуров негромко, но, поймав его взгляд, кетхуда сразу же сник и... переодетого немца повлекли к одной из слепых глиняных хижин.

- А вы храбрый, - все еще таращила на Мансурова глаза американская девица. - Такие мне нравятся. Я вас тоже щелкнула. Теперь вот здесь распишитесь. - У нее в руке оказался блокнот. - Автограф большевика! Джейн и Патриция умрут от зависти. А вы прикажете повесить шпиона?

- Шпиона?

- Того дервиша. Вы позволите мне сфотографировать его, когда будете его вздергивать? Прошу...

- Дервиша отвезут в Мешхед, и... там им займутся.

- Расстреляют, да?

- Минуточку, мисс.

Пыша жаром, пылью, запахами раскаленного металла, к бензоколонке подъехал "шевроле". Из дверцы выкатился Али Алескер.

- Так я и думал! - заметил Мансуров, незаметно передвигая кобуру пистолета. - Только не знаю, что ему здесь понадобилось. - Он смерил расстояние до группы скакавших по степи белых всадников.

Алиев с автоматом в руках стоял рядом.

Сахиб Джелял подправил на себе оружие и медленно заговорил:

- Опасный человек. Свинья не имеет ничего, кроме мяса... Нет у нее голоса, нет ума, чтобы мыслить, нет ни перьев, ни шерсти. Тронь ее - и завизжит. - Он с отвращением вытер пальцы о халат. - Этот господин совсем свинья. Коснись его пальцем, он будет визжать, противно визжать, гнусно визжать...

Весь расплывшись в улыбке, господин помещик семенил по пыли к ним.

Но на кого он был похож! Что за маскарад!

Холщовая домотканая рубаха, длинные рукава, завязанные шнурками синего, грубейшего холста "гавы", едва доходящей до колен, перевязанной холщовым же жгутом. На ногах - такие же груботканые шаровары с завязками на щиколотках, а на плечах шоули - плащ грубой шерсти, удобный в дороге от дождя и пыли. Грубая пастушья обувь - чарой, на голове коллах-и-намади войлочная шапка бедняков. Лишь яркого узора носки и шарф нарушали ансамбль бедняцкой простонародной одежды.

Недоумение разъяснилось, едва Али Алескер открыл рот.

- Аллах акбар! - воскликнул он, широко раздвинув руки, показывая, что он приехал с самыми мирными намерениями и что у него нет оружия. - Я к вам всей душой, господа! О Хусейн святой, говорю вам я, что я к вам с открытой душой, с открытым сердцем. Господин генерал, я сдаюсь. Смотрите советским властям сдается на милость и без всяких условий сам Давлят-ас-Солтане Бехарзц, владетель Баге Багу, негоциант, владелец торгового дома "Али Алескер и К°". Вот я сам, не казните, милуйте!

- Боже, посмотрите на него, - пробормотала леди Гвендолен. - На кого он похож! - Она нервно приложила кружевной платочек к губам и сказала: Слизняк!

Не только в маскарадном одеянии под бедняка крестьянина, но и во всем облике помещика чувствовалась разительная перемена. Ничего не осталось от спеси и наглости, столь свойственной ему. Живот под холщовым одеянием еще больше обвис - про таких в Бухаре говорят: пень с привязанным хумом, волосы на бородке спутались в крученую паклю, щеки посинели от небритой щетины, поля коллах-и-намади бахромкой нависли на самые брови-кусты, выпуклые, покрытые красными прожилками глаза слезились, крупные слезы ползли по скулам, размазывая пыль, из носу тоже что-то капало прямо в приоткрытый пустой рот - зубов в них не оказалось, губы из гранатово-пунцовых стали тощими и блекло-синими... Он шевелил ими совсем беспомощно. И вообще всем своим видом Али Алескер показывал: мы слабенькие, бессильненькие, беспомощные и... совсем не опасные.

- Умоляю, товарищ генерал! Прикажите вашему шоферу убрать автомат. Я очень не люблю автоматы. Они стреляют совсем не туда, куда нужно... О, и господин Сахиб Джелял, не позволяйте вашим белуджам приближаться. Я не люблю белуджей. Мне тошно от белуджей. Прошу вас!

Белуджи действительно уже подскакали к бензоколонке. Они щерили зубы и бряцали затворами винтовок, поглядывая на своего хозяина.

- Умоляю! - скороговоркой выкрикивал Али Алескер, ладонью утирая с лица пот. - Выслушайте меня. Вы уехали поспешно. Вы не поняли меня - я друг Советов, я друг союзников. Даю клятву! Это я... Это по моему приказанию с фашистами так поступили... И генерал-оберштурм... как... штандартенфюрер, и бегство гитлеровских инспекторов, и убитые фашисты... Я отвел их руку от вашей головы, товарищ генерал, я поставил охрану у вашего порога. Я приказал Аббасу... Выслушайте меня. Я прикидывался другом фашистов... чтобы... Но вы уехали из Баге Багу, не позавтракав. Клянусь, вы проголодались. Разрешите пригласить вас на чашечку черного кофе... Умоляю. Там и поговорим... Ну, и корочка хлеба найдется...

Его слушали, ему давали говорить. Его не хватали, не арестовывали, ему больше не угрожали дула автоматов. Белуджи спешились и не выражали намерения приблизиться.