Первый блицкриг. Август 1914

Когда он приблизился ко мне, я спросил его: «Куда, Генри?» — «К морю, к морю, к морю», — ответил он нараспев».

Париж — фронтовой город

Большие бульвары опустели, витрины магазинов закрылись ставнями, исчезли автобусы, трамваи, такси и извозчики. Вместо них через площадь Согласия к Восточному вокзалу гнали стада овец. Освободившись от уличного движения, площади и проспекты представали во всем своем великолепии. Большинство газет не выходило, те, что уцелели, сиротливо глядели одностраничными выпусками сквозь стекла журнальных киосков. Пропали туристы, в «Рице» никто не жил, в «Морисе» разместился госпиталь. Впервые за свою историю Париж в августе стал французским и молчаливым. Сияло солнце, в его лучах сверкали фонтаны Рон-Пуа, деревья стояли в зелени, мимо спокойно несла свои воды Сена, и лишь яркие флаги союзных держав оживляли светло-серую красоту самого прекрасного в мире города.

Галлиени, расположившийся со своим штабом в многочисленных комнатах Дома Инвалидов, боролся с обструкцией и нерешительностью властей, добиваясь принятия радикальных мер для превращения Парижа в настоящий «военный лагерь». В его понимании этот лагерь должен был представлять базу для проведения боевых операций, а не осажденную Трою. Опыт Льежа и Намюра говорил, что Париж не сможет выдержать обстрела из новых тяжелых осадных орудий врага, поэтому Галлиени предлагал не ждать приближения немцев, а самим навязать им сражение за внешней линией оборонительных сооружений. Это должна была сделать армия, которой у него еще не было. Изучение войн на Балканах и в Маньчжурии убедило его в том, что система глубоких и узких траншей, защищенных земляными насыпями и бревнами, рядами колючей проволоки и замаскированными «волчьими ямами» с торчащими на дне острыми кольями, окажется практически неприступной, если ее будут оборонять хорошо обученные и стойкие части, вооруженные пулеметами. Именно такие участки обороны между артиллерийскими позициями и пытался построить французский генерал. Правда, у него не было войск, которые заняли бы эти укрепления.

Каждый день, иногда по два или по три раза, Галлиени со все возрастающим отчаянием звонил в главный штаб, требуя три боевых корпуса. Он писал Жоффру, посылал к нему эмиссаров, обивал пороги военного министра и президента, постоянно напоминая о том, что Париж не готов к обороне. К двадцать девятому августа в его распоряжение поступила всего лишь одна морская бригада. Она промаршировала по улицам города в белой форме под резкие свистки боцманских дудок. Ее появление вызвало восторг парижан, но не Галлиени.

Он считал, что необходимо вести работу в трех направлениях — военная обстановка, подготовка войск и населения и тыловое обеспечение. Чтобы добиться успеха в выполнении каждой из этих задач, необходимо было говорить с населением откровенно. Галлиени в той же степени презирал политиканов, в какой уважал народ Парижа. По его убеждению, на него можно было положиться в час опасности. Он верил, что Пуанкаре и Вивиани не хотели сказать стране правду и замышляли какой-то «трюк», чтобы обмануть народ. Его усилия добиться разрешения на снос зданий, ухудшавших обзор и затруднявших ведение огня с укрепленных позиций, наталкивались на сопротивление властей, не желавших беспокоить городское население. Любое уничтожение собственности требовало документа, подписанного мэром округа и начальником инженерных войск, где указывалась сумма компенсации, выплачиваемой владельцу. Этот процесс служил источником бесконечных отсрочек и задержек.

Каждое решение сопровождалось «византийскими» спорами в отношении того, может ли Париж, как место пребывания Правительства, служить «укрепленным лагерем», который следует удерживать военными средствами.

«Этот вопрос, — заметил презрительно генерал Хиршауэр, — великолепное поле для разногласий».

Сторонники идеи открытого города скоро докажут, что пост военного губернатора создан вопреки всем законам. «Убедить юристов можно лишь с помощью документов».

И Галлиени их нашел. Двадцать восьмого августа военная зона была расширена с тем, чтобы включить в нее Париж с пригородами по обеим сторонам Сены. Таким образом, муниципалитет оказался подчиненным власти военного губернатора. В десять часов утра Галлиени собрал военных и гражданских руководителей города на совет обороны. Во время заседания, продолжавшегося 15 минут, все участники стояли. Им было предложено не обсуждать вопрос о том, следует ли оборонять Париж, а просто согласиться с тем, что приближение врага требовало введения «военного положения». Документы, обеспечивавшие юридическую правомочность такого решения, были составлены и лежали здесь же, на столе. Галлиени предложил каждому подписаться и затем немедленно объявил о временном прекращении работы совета. Так состоялось первое и последнее заседание этого органа.

Галлиени, не жалея сил и времени, трудился над укреплением обороны города, беспощадно расправляясь с теми, кто проявлял колебания, слабость, нерешительность или неумение. Как и Жоффр, он избавлялся от неспособных. В первый же день сместил начальника инженерных войск, а спустя два дня — еще одного генерала.

Все жители пригородов, даже «самые старые и немощные», должны были работать киркой и лопатой на строительстве укреплений. Галлиени издал приказ собрать в двадцать четыре часа десять тысяч лопат и кирок. Жители выполнили это распоряжение к вечеру того же дня. Когда для тех же целей понадобилось десять тысяч длинных охотничьих ножей, снабженец из штаба Галлиени запротестовал, говоря, что их покупка является незаконной. «Тем более», — ответил Галлиени, и интендант достал ножи.

Двадцать девятого августа район вокруг Парижа в радиусе тридцати километров, достигавший Мелена на юге и Даммартена и Понтуаза на севере, перешел под управление военного губернатора. Велись приготовления к взрыву мостов вокруг Парижа. Те из них, которые считались «произведениями искусства» или частью «национального наследия», благодаря целой системе мер могли быть взорваны лишь в исключительных случаях. Все входы в город, даже канализационные шахты, закрыли баррикадами. Пекари, мясники, зеленщики находились на специальном учете. В Париж завезли скот, который пасся в Бу донском лесу. Для быстрейшего создания складов боеприпасов Галлиени реквизировал почти весь транспорт, даже парижские такси, вскоре прославившие себя навечно. В артиллерийском штабе служил навсегда вошедший в историю бывший капитан, ныне майор, Дрейфус, вновь зачисленный на действительную службу в возрасте пятидесяти пяти лет.

На фронте в Лотарингии 1-я и 2-я армии под ураганным огнем артиллерии Рупрехта стойко удерживали свои позиции вдоль Мозеля. Линия фронта изгибалась и дрожала, и на некоторых участках немцы даже вклинились в оборонительные рубежи французской армии. Подвергаясь ожесточенным контратакам с флангов, они не могли превратить эти участки в значительные бреши в обороне французов. Бои продолжались; армии Рупрехта продолжали нащупывать слабое место во французской оборонительной системе, а Дюбай и Кастельно, отдавая Жоффру свои части, перебрасываемые на запад, уже не знали, сколько времени они продержатся и продержатся ли вообще.

В деревнях, захваченных немцами, повторились трагические события Бельгии. В Номени, расположенной в окрестностях Нанси, «граждане стреляли в наши войска», объявил в расклеенном на стенах бюллетене германский губернатор Меца.

«Ввиду вышеизложенного я приказал в качестве наказания сжечь эту деревню дотла. Таким образом, Номени к настоящему времени полностью уничтожена».

Слева от Кастельно, там, где фронт поворачивал на запад, 3-я армия Рюффе, ослабленная выводом из ее состава дивизий для Монури, катилась назад за Маас ниже Вердена. Рядом с ней 4-я армия, остававшаяся на позициях до двадцать восьмого августа, получила двадцать девятого августа приказ возобновить отвод войск, что вызвало у генерала де Лангля приступ возмущения. Дальше слева, где наиболее сильно сказывался нажим немцев, 5-я армия генерала Ланрезака завершила поворотный маневр, готовясь к контратаке на Сен-Кантен, которую Жоффр навязал вопреки сопротивлению ее командующего. С края на позиции выходила 6-я армия Монури. Джон Френч, находившийся между Монури и Ланрезаком, отводил свой британский экспедиционный корпус, хотя он знал о бое, который должен был начаться завтра.