Мир коллекционера

И снова ее прервал тот же голос:

— И рядом с австрийским орденом — Станислав с мечами. И почему он наглухо пришит к мундиру? А ведь он носился на широкой ленте на шее, а не на груди. А это что за непонятный крест?

Волей–неволей экскурсовод умолкла и вниманием присутствующих завладел дотошный посетитель.

— Давайте, граждане, перейдем к другим экспонатам отдела, — дрожащим голосом сказала экскурсовод и первая устремилась дальше, рассчитывая этим маневром заставить умолкнуть странного посетителя. — Вот перед вами фотографии участников спектакля «Чокан Валиханов». Вот исполнитель роли Чингиза, а вот роли Мусы Чормонова. Эти люди олицетворяли собой…

— Ба! — бесцеремонно воскликнул коллекционер. — И здесь полнейшая безграмотность. Ну, смотрите сами, товарищи, орден Станислава накрепко пришит к их мундирам, а ведь он носился на шее. И притом на орденской ленте. А теперь подойдите, пожалуйста, поближе и всмотритесь в эти ордена. Что вы на них видите, на орденах? Вот здесь, видите, изображения христианских святых. А их не должно быть.

— Как не должно быть? — запальчиво взвизгнула экскурсовод.

— Можно подумать, что вы сами носили эти ордена, знаете, какой на шее, какой на ленте, а какой…

— Нет, я их не носил, — улыбнулся, нисколько не обидевшись на такой выпад, посетитель, — я их собираю. Я — коллекционер. И мне хорошо, в частности, известно, что когда такими орденами награждались мусульмане, то вензели и изображения христианских святых на них заменялись изображением царского государственного герба…

Да, «жаркий выдался денек» у экскурсовода музея…

«Чудаки» — коллекционеры сберегают для будущего, для потомков много такого, мимо чего в свое время люди проходили равнодушно. Миновало время, и то, что казалось не заслуживающим внимания, приобрело с годами значительную историческую ценность в глазах последующих поколений, став незаменимым свидетельством навсегда ушедшего прошлого, памятью о «делах давно минувших дней».

Тут мы и подошли к вопросу, который был задан в самом начале: «чудаки» или любознательные? И мне думается, что вы вместе со мной ответите на него: да, любознательные, в самом прямом смысле этого слова. Конечно, любое дело, любое занятие можно довести до полного абсурда или, проще говоря, глупости. Так и коллекционирование. Некий Бениамин Риверто из Рио-де–Жанейро собирает скучные книги. Его коллекция содержит уже свыше семи тысяч томов. И продолжает расти из года в год, ибо еще не перевелись, к сожалению, на белом свете писатели, от чтения книг которых тянет в сон. Рассказывают, что один незадачливый пиит, прослышав, что все его творения попали в эту коллекцию, заняв на ее полках видное место, с горя покончил с собой. Но это скорее всего плохой анекдот, как, собственно, анекдотически выглядит и сия коллекция.

В свое время такого рода умственным вывихам был дан единственно верный диагноз: бесятся с жиру. Бесятся с жиру они и в коллекционировании. В последнее время буржуазная печать разрекламировала новое терминологическое словечко: «кэмп», как самое последнее слово американской культуры. Выражаясь словами самих почитателей этого нового «культурного» веяния, «кэмп» означает: «Это настолько плохо, что нравится мне». Чем же занимаются обожатели и приверженцы «кэмпа»? Они ходят в специальные магазины, где, как правило, по высоким ценам продаются старые поломанные лампы, безобразная мебель, выцветшие открытки, театральные афиши давным–давно забытых пьес — словом, все, что, по выражению «Нью-Йорк таймc», «доставляет им удовольствие и наслаждение и может показаться другим банальным, надоедливым, никчемным, вообще устаревшим. Пристрастие ко всему безобразному, ненормальному — вот суть «кэмпа».

Одна чета богатых бездельников, живущих в фешенебельном районе Нью–Йорка, поразила воображение журналистов специально сделанным ковром, который висит у них в спальне и представляет точную копию сильно увеличенного десятидолларового билета. Есть, между прочим, у любителей «кэмпа» и свои специально изготовленные фильмы. Содержание одного из них сводится к тому, что на протяжении восьми часов зрители видят… стену небоскреба, а в другом на экране столько же времени беспробудно храпит человек.

Бразильца, собирающего скучные книги, переплюнул француз из Бордо. Этот оригинал собирает… обеденные меню. Гордостью его кулинарной «коллекции» является отпечатанное на золотой пластинке меню парадного обеда французского императора Наполеона III и меню званого обеда у американского миллиардера, насчитывающее шесть страниц убористого текста.

А один англичанин собирает штаны! Правда, не с «простых» смертных, а с разных исторических личностей. Почетное место в его «коллекции» занимают подлинные, как не без гордости уверяет англичанин, панталоны самого Наполеона Бонапарта, а также штаны одного из Людовиков, одного американского президента и философа Эммануила Канта.

У поклонников модного на западе твиста, танцуя который можно без особого труда переломать руки и ноги, есть свой кумир, «король» твиста Джонни Холлидей. Некоторые его неистовые поклонники счастливы обладать хотя бы тряпкой, хотя бы лоскутком его одежды. Воспользовавшись стремлением к такого рода «коллекционированию», один предприимчивый француз организовал выпуск и продажу сувениров. В качестве таковых пошла… пыль старых костюмов Джонни Холлидея. А затем, когда вся пыль из поношенных костюмов «короля» твиста была выбита, этот делец купил на аукционе старую кровать, на которой когда–то спал будущий танцевальный «король». Покупка обошлась ему в 500 франков, а заработал он на этой кровати не одну тысячу. Он распилил ее на тысячи микроскопических кусочков. Каждый кусочек шел по франку. И нашлись «коллекционеры», которые выкладывали этот франк…

Как резко отличаются от всех этих оглупевших и бесящихся «с жиру», от всех этих скряг, подобных отпрыску родовитых Турн и Таксисов, подлинные коллекционеры, у которых собранные ими культурные богатства служат бескорыстно людям. Таков, к примеру, описанный в заметке Владимира Иллеша капитан дальнего плавания Федор Михайлович Шевченко.

… Из кузова грузовика, будто со стапелей, сходят корабли. Вот проплыл ледокол, за ним сухогруз, а потом тем же курсом колумбова каравелла. Возле автомобиля суетится, подсобляет здоровенным матросам человек в форме капитана дальнего плавания. Это Федор Михайлович Шевченко. Только что в музей морского флота прибыла партия экспонатов.

Названия этого музея вы не найдете в справочнике «Экскурсия по Одессе» или в телефонной книге. Зато Федор Михайлович докажет вам, что ни знаменитый одесский оперный театр, ни картинная галерея, ни курорты приморского города — ничто не может сравниться с этим музеем.

Федор Михайлович шутит. Но в этой шутке есть доля хорошей правды. Ведь Одессу не представишь без флота, без порта. Но прежде чем мы пройдем по комнатам музея и посмотрим это удивительное собрание, несколько слов о самом Федоре Шевченко.

В каждой строке его биографии—море. Он родился у моря в Керчи. Его первая работа в море: юнга на корабле. 45 лет плавал он кочегаром, машинистом, механиком. За долгие годы Федор Михайлович стал учи–телем многих русских матросов. Когда он идет по порту, его приветствуют молодые и уже совсем немолодые моряки.

— Здравия желаю! Мое почтение!

Это не дань высокому рангу. Это искреннее уважение наставнику — ветерану флота. Одни перенимали у него морскую науку в дальнем плавании, другим он читал лекции на курсах, третьи учились у него мужеству во время одесской блокады, когда от действий флота зависела судьба города–героя. Кончилась война, и снова морские дороги.

— Но вот как–то, — рассказывает Шевченко, — я впервые ощутил, что у меня «есть» сердце. Пришло время получать пенсионную книжку. Нелегкое это дело. Сначала было подумал: может быть, стать садовником? Но пересилило другое — желание завести коллекцию моделей судов. Только не в матросском сундучке ее держать, а развернуть во всю ширь, по–морскому. Чтобы не праздное любопытство удовлетворяла (ловко, мол, этот матросик бригантину в бутылку загнал), а служила воспитанию любви к морю, к истории русского флота, к его вчерашнему, сегодняшнему и завтрашнему дню.