«Гнуснейшие из гнусных». Записки адютанта генерала Андерса

В штабе полка нас провели к дежурному офицеру, который, ознакомившись с рапортом, направил нас еще к одному офицеру, вероятно, из румынской разведки, повторившему допрос. Выяснив все, что его интересовало, он заявил, что мы будем отправлены в Черновицы, в штаб дивизии, так как существует такой порядок. Затем провел нас в какую-то комнату, где стояли две кровати, а дежурному офицеру приказал выставить охрану у окна и у дверей. Как оказалось, мы были задержаны до выяснения за нелегальный переход границы, который влечет за собой привлечение к уголовной ответственности. Однако офицер, сообщивший нам это, был предупредителен и вежлив. Когда мы сказали, что хотели бы поесть, он пошел с нами в ресторан. Мы объяснили, что у нас нет румынских денег, а есть лишь польские злотые. Он спросил, есть ли серебро. Стефан показал ему пять злотых в серебре. Офицер взял эти деньги и дал нам как бы в обмен пятьдесят лей, сказав, что этих денег не только хватит на ужин, но еще и останется. Как выяснилось позже, за пять злотых в серебре всюду давали сто пятьдесят лей. Однако тогда мы этого не знали и были ему даже благодарны. После ужина в полупустом ресторане мы вернулись в свою комнату, у которой уже была выставлена охрана. Мы были впервые задержаны таким образом. Это походило на арест. Однако нас это совершенно не расстраивало. Настроение было хорошее. Мы легли и уже через минуту спали крепким сном. Никто нас не будил и не мешал спать. Поднялись около восьми часов утра. Примерно в десять начали напоминать о завтраке, расспрашивали о нашей дальнейшей судьбе, но безрезультатно — нам ничего не отвечали и никого к нам не впускали. Из комнаты выйти постовые тоже не разрешали. Положение становилось немного неприятным и неясным. Наконец, около двенадцати часов пришел унтер-офицер и отвел нас в канцелярию, в ту самую, где вчера нас допрашивали. Офицер, с которым мы ужинали, передал нас капралу жандармерии, сказав, что еще сегодня после обеда нас отвезут в Черновицы. Мы так обрадовались этой вести, сулившей нам какую-то перемену, что даже совсем позабыли о голоде. Прикомандированный к нам капрал был молодой парень лет двадцати. Его тоже радовала поездка в Черновицы. Он повел нас на находившийся в двух-трех километрах жандармский пост. Там никто нами не заинтересовался. Нас оставили в садике около дома, предупредив, чтобы мы никуда не отходили. Место было красивое. Кругом возвышались крутые, почти отвесные лесистые горы! Мы с интересом рассматривали представший нашему взору пейзаж. Выехать мы должны были в пять часов, чтобы в семь прибыть в Черновицы. Наш конвоир несколько раз заглядывал к нам. Купил нам хлеба и колбасы и больше нами особенно не интересовался. Когда мы рассказали ему, что в Глыбокой у нас есть родственники и что мы хотели бы им сообщить о своем прибытии в Румынию, он ничего определенного не ответил, так что мы не знали, согласится ли он задержаться на станции, чтобы мы могли известить родственников Богдановича. В конце концов мы пообещали ему пятьдесят лей, если он задержится с нами в Глыбокой до следующего поезда, и он согласился. Около пяти часов пошли на железнодорожную станцию, находившуюся совсем близко. Конвоир купил билеты, и мы поехали дальше. Примерно через час поезд прибыл в Глыбокую. Мы вышли вместе с жандармом из вагона и направились в сторону поместья, расположенного в километре от станции.

Вот и усадьба родственников Богдановича — довольно старый дом, окруженный большим тенистым парком. Навстречу нам выбежали две барышни. Одна — совсем молоденькая девушка, почти подросток, с длинными, светлыми, как лен, косами, но смуглая, почти как Зося из «Пана Тадеуша», а вторая — чуть постарше, блондинка. Узнав Стефана, сестры очень ему обрадовались. Меня также приветствовали сердечно и с радостью. Поднялись наверх, где нас представили хозяйке дома, как раз принимавшей гостей — многочисленных родных и знакомых. От пани Кристины (старшей сестры Богдановича) мы узнали, что можем спокойно ехать в Черновицы, ибо у их семейства отличные отношения с властями и нам ничто не угрожает. Она пообещала завтра поехать вслед за нами и поставить в известность обо всем консула Буйновского, резиденция которого находилась в Черновицах. Заверила, что сама позаботится о нас. Как я узнал позже, это была очень толковая и деятельная девушка, полная энергии и желания всячески помогать полякам.

После ужина мы стали подумывать об отъезде, чтобы не опоздать к следующему поезду на Черновицы. Большая компания проводила нас на станцию. Жандарм получил обещанные пятьдесят лей и обильный ужин, так что имел все основания быть довольным.

В Черновицы мы прибыли в первом часу ночи. Местные жители принимать нас на ночлег не хотели. Кончилось тем, что после нескольких часов шатания мы пошли ночевать в гостиницу.

На следующий день нас отвели в префектуру, где еще раз допросили. Ничего другого, кроме нелегального перехода границы, нам в вину не вменялось. Инженера Богдановича освободили сразу, поскольку у него имелась румынская виза, мне же заявили, что до суда меня, как и всех нелегально переходящих границу, будут содержать в тюрьме.

Ничего не поделаешь! Попрощался со Стефаном, заверившим во всяческом содействии как со своей стороны, так и со стороны родных. До сих пор отношение румынских властей не было враждебным, поэтому я особенно не протестовал и в сопровождении конвоира направился в тюрьму.

Это было огромное, мрачное и грязное здание. Пришлось пройти по каким-то коридорам, закоулкам, прежде чем меня водворили в камеру. У меня ничего не отобрали: часы, перочинный ножик, карманный фонарь и другие мелкие предметы, включая лезвия для бритья, — все было оставлено при мне. Надзиратель открыл окованную железом дверь, и я вошел в большую камеру, в которой находилось около сорока человек. Как выяснилось позже, все они были поляками, задержанными за нелегальный переход границы. Меня приветствовали возгласами, по-разному выражавшими одну и ту же мысль: «Нашего полку прибыло!» Среди узников я обнаружил нескольких офицеров, двух-трех чиновников, но больше всего здесь было учащейся молодежи.

Сначала жилось довольно сносно: спать можно было без ограничений, кормили три раза в день, но почти никто этой пищи не ел, так как приносили ее в лохани, словно поросятам. Заключенные питались собственными продуктами, которые можно было покупать в любом количестве. Надзиратель собирал деньги и записывал, кому что купить. Иногда приносил даже пиво и вино. У кого не имелось денег в леях, тот добывал их, продавая часы и другие вещи или выменивая на польские злотые. Единственное, что всех нас страшно беспокоило, это вши. Была их тут тьма-тьмущая, а недостаток воды еще больше осложнял положение. Вообще гигиенические условия были ужасные.

На второй день пребывания в тюрьме я имел свидание с консулом Буйновским, которому Богданович уже сообщил, что я являюсь курьером, следующим в Париж, и что нахожусь в тюрьме. Консул, весьма вежливый и деловитый, спросил, действительно ли я курьер, и если да, то от кого и к кому. Я ему все рассказал, просил проявить заботу и оказать помощь в следовании к месту назначения. Просил также как можно скорее вызволить меня из тюрьмы. Консул обещал свое заступничество, предупредив, однако, что все это может занять несколько дней. Спрашивал, не нуждаюсь ли я в чем, в каких условиях мы содержимся и т. д. После получасовой беседы мы расстались, и я вернулся в камеру.

Ежедневно в тюрьму прибывало по нескольку человек. В камере становилось тесно. Через несколько дней после разговора с консулом меня вызвали в коридор. Там находился Стефан с каким-то господином, который отрекомендовался инженером Фрейманом. Стефан сообщил мне, что надзиратель за соответствующую мзду согласился на несколько часов выпустить меня в город. Я с радостью встретил эту весть.

В автомобиле, которым управлял Фрейман, поехали к нему домой. Стефан объяснил, что инженер — его хороший знакомый и может быть нам полезен. Сейчас он занимается подготовкой необходимых для моей поездки документов. Я сообщил данные для паспорта, который мне хотели оформить и выдать в консульстве. Стефан меня невероятно растрогал, предложив пойти вместо меня в тюрьму, пока я занимался бы оформлением, связанным с дальнейшей поездкой. Однако я не принял такого предложения. Надзиратель очень обрадовался, увидев нас, успокоился, что не будет иметь неприятностей с начальством, да и мы были заинтересованы иметь своего человека среди тюремщиков. В будущем это могло пригодиться.