Архивные записки (СИ)

Я верю Пушкину.

О чем не поют песен

Прочитал у Владимира Солоухина: «Не знаю, чем объяснить, но посмотрите, сколько песен сложено в народе про Стеньку Разина, про его удаль и разбойничьи похождения, и нет ни одной народной популярной песни про Пугачева».

Действительно, странно. Но только на первый взгляд. А объяснение этой странности находим у Пушкина. В его «Истории Пугачева». Там, в примечаниях к восьмой главе он поместил «Описание, собранное поныне из ведомостей разных городов, сколько самозванцем и бунтовщиком Емелькою Пугачевым и его злодейскими сообщниками осквернено и разграблено Божиих храмов, также побито дворянства, духовенства, мещанства и прочих званий людей, с показанием, кто именно и в которых местах».

Список этот страшен.

В Казани и Пензе, в Оренбурге и Саратове, во всех городах и уездах обширных российских губерний, по которым прокатилось восстание, пугачевцы действовали огнем и мечом беспощадно. Они оскверняли церкви, въезжая туда на лошадях, раскалывали иконы, «оклады с икон и всю утварь церковную грабили», а часто церкви просто сжигали.

В городах, крепостях и уездах были «убиты до смерти» многие сотни и тысячи невинных людей. В этом потрясающем документе среди убитых значатся рядом с офицерами и дворянами фабричные работники, дворовые люди, канцеляристы, писаря, священники, дьячки, государственные и экономические крестьяне и прочие люди разных званий и возрастов вместе с женами и детьми. Убивали целыми семьями. Не жалели даже грудных младенцев.

Вот примеры из этого скорбного списка:

«В городе Алатыре убиты до смерти: …секретарь Василий Попов с женой Авдотьею Ивановою, с детьми — дочерьми: Варварою, Глафирою, с сыном Алексеем и матерью Матреною Васильевою, протоколист Матвей Леонтьев с женою Марьею, с детьми — сыном Николаем, дочерьми: Анною и Александрою»…

Среди убитых в городе Петровске значатся «капитана Николая Коптева сын, младенец Лев, корнет Михала Шильников с женою Прасковьею Макаровою и малолетний сын Григорий»…

В Зелаирской крепости города Оренбурга: «адъютанта Бурунова жена Матрена Иванова с прочими оставных с женами ж в числе четырех человек, с пятью обоих полов младенцами».

Таких записей много.

Даже каплю невинной крови нельзя оправдать ничем, а Пугачев и пугачевцы пролили ее, этой крови, целые реки. О таком песен не складывают.

Ум без разума — беда

Недруги России с давних лет носятся по миру с мифом о «пьяной Руси». Будто бы русский народ всегда жил в пьянстве, а сама наша земля чуть ли не родина этой пагубы человеческой. Даже наклейку на бутылку придумали — «Русская водка». А между тем она, водка, никогда не была изобретением русских людей. Ее к нам завезли из Европы в четырнадцатом веке, а туда еще ранее из «полуденных» стран.

Но обратимся к истории… Известный знаток русской народной жизни А. Терещенко еще в 1848 году писал в своей монографии «Быт русского народа» о том, что «некто Раймонд Луллий, находясь на острове Мальорке, бывшем тогда в руках аравитян, узнал там от одного ученого мужа способ приготовления водки, именовавшейся жизненною водою и привез ее в Европу». Это случилось в 1290 году.

Сначала водку употребляли как лекарство и принимали каплями, а продавали в аптеках. Потом о способе приготовления зелья узнали генуэзские купцы и стали продавать склянки с нею везде, куда заносили их торговые дела. Через Крым, где у генуэзцев были свои порты и города, водка попала и на русскую землю.

«Правдоподобнее полагать можно, что водка появилась у нас не ранее 1398 года, — пишет А. Терещенко. — Тогда уже генуэзцы доставляли водку в Литву и ознакомили нас с пагубным напитком». Так что Европа уже пила водку целых сто лет, прежде чем она попала на Русь!

Случилось это в правление сына Дмитрия Донского Василия Первого. В то же самое время распространение опасного зелья получило отпор со стороны православных духовных пастырей, увидевших в водке причину разорения и бедности многих людей и опасность для их нравственного и телесного здоровья.

Один из таких пастырей, Кирилл Белозерский, за советом к которому по делам правления и жизни не раз обращались великие московские князья, в грамоте, посланной другому сыну Донского Андрею Дмитриевичу Можайскому, владевшему в то время Белозерьем, советовал не открывать на этой земле корчмы и не продавать крепких напитков.

«…И ты, господине, внимай себе, — пишет Кирилл Белозерский, — чтобы корчмы в твоей вотчине не было; занеже, господине, то велика пагуба душам, крестьяне ся, господине, пропивают, а души гибнут»…

Далее Кирилл не советует князю учреждать и винные откупа, ибо деньги, заработанные таким способом, являются, по его словам, «неправедными». Заметим, что слова эти написаны в самые первые годы распространения водки по русской земле.

Внук Василия Дмитриевича Иван III Васильевич запретил совсем изготовлять водку. Употреблять ее позволялось только по большим праздникам.

Его же внук Иван Грозный в 1656 году в Москве на Балчуге открыл первый кабак, где позволил пить только своим опричникам. А остальные москвичи могли себе позволить такое только в праздник Рождества, в Дмитриевскую субботу и на Святой неделе. За питье водки в другие дни года строго наказывали и даже бросали в темницу.

Сын Ивана Грозного, последний из Рюриковичей царь Федор тот кабак приказал снести с лица земли, а Борис Годунов отстроил его вновь и впервые тогда же изготовление и продажа крепких напитков были отданы на откуп, ибо государственной казне дело это приносило большой доход. Кабаки и кружечные дворы стали открываться во всех городах.

Первый царь из династии Романовых Михаил Федорович, принявший в свое управление до крайности разоренную в Смутное время страну, закрыл кабаки по всей русской земле, а его сын Алексей Михайлович учредил их вновь, отдав на откуп.

Естественно, что государственная политика на поощрение и расширение продажи водки не приносила ничего хорошего для народа. Люди переставали работать, нищали, по-рабски завися от тех, кто изготовлял и продавал водку. Пьянство в народе было не в чести. Недаром говорили: «Вина напиться — бесу предаться», «Кабак — яма, стой прямо! Кабак прόпасть, там и пропа́сть» и «Счастлив тот, кто вина не пьет».

И боролись с отравой на Руси всегда. Особенно те здравомыслящие люди, которые понимали пагубность водки для здоровья человека, нравов и всего уклада народной жизни.

Отголоски той борьбы, к примеру, в Вологодском крае дошли до наших дней в старых грамотах. Об одном документе здесь уже упоминалось. Историкам известна и челобитная Вологодского архиепископа Маркелла, жившего в Вологде в середине семнадцатого века, царю Алексею Михайловичу.

В тридцати верстах от Соли-Вычегодской находилось село Никольское с деревнями — вотчина вологодского Софийского собора. Беспокойство архиепископа было вызвано чрезмерным потреблением крестьянами хмельного питья и всеми, связанными с этим явлением, бедами.

«И от Соли, государь, Вычегодской таможенный кабацкой голова Михайло Сидоров с товарищи, — жалуется царю Маркелл, — посылают в Софийскую домовую вотчину в сельцо Никольское целовальников с продажным питьем, с вином и с пивом: да они же, государь, Михайло с товарищи велят кабацким целовальникам в Никольское сельцо приезжать с продажным же питьем с Ильинского кабака, а тот государь Ильинский кабак от Софийской вотчины пятнадцать верст. И твои, государь, черных волостей, крестьяне и софийские домовые крестьянишка то кабацкое привозное питье покупая, пьют и бражничают, зернью играют и напився дерутца и от того, государь, твоим государевым крестьянам и софийским, государь, домовым вотчинным крестьянишкам бобылям чинятца налоги и убытки великие и оттого питья твои государевы крестьяне и софийские бобыли оскудели и стоят на правеже и твоих государевых податей и моих, богомольца твоего оброков, платить нечем и разбрелись в Сибирские городы и Софийская, государь, домовая вотчина, запустела»…