Кризис античной культуры

Еще в худшем положении были учителя начальных школ и актеры. Так как учителя обычно выходили из среды рабов и отпущенников, преподавание в начальных школах считалось рабским занятием, к которому свободнорожденные обращались лишь будучи в крайней нужде. Философ и оратор конца I — начала II в. н. э. Дион Хрисостом, поборник учения о равенстве людей независимо от их статуса и об уважении ко всякому труду, призывал своих современников не презирать человека, если его отец из-за бедности оказался вынужденным стать учителем [36].

Что касается актеров, то благодаря общему увлечению зрелищами некоторые из них, наиболее талантливые и знаменитые, не только богатели, но становились любимцами императоров, принимались при дворе и высшей знатью. Однако в массе своей они стояли на самой низкой ступени социальной лестницы. Профессия актера наряду с профессией гладиатора, сводничеством и проституцией юридически лишала человека и его детей гражданской чести. Его свидетельство не принималось на суде, нанесшего ему оскорбление не наказывали, на дочери актера не мог жениться свободнорожденный римский гражданин.

Перечисленные выше классы и социальные группы так или иначе были связаны с античным укладом в той его форме, какую он принял в эпоху Римской империи, т. е. в эпоху, когда античный мир достиг своего наибольшего расцвета и начал затем клониться к упадку. Но, как уже говорилось ранее, античный уклад в рамках империи был не единственным. Другие сосуществовавшие с ним уклады порождали иное социальное деление. Во многих областях и районах тех или иных провинций в I–II вв. н. э. появились крупнейшие землевладельцы, собственники так называемых сальтусов, и колоны, возделывавшие их земли, зависимые от них мелкие держатели земли. Продолжали существовать и свободные крестьяне.

Сальтусы, многие из которых принадлежали императорам, самым богатым землевладельцам империи, другие же — местной или приобретшей в провинциях земли римской аристократии, были изъяты («экзимированы») из городской территории. Ни их владельцы, ни сидевшие на их землях колоны не подчинялись городской администрации и не несли повинности в пользу городов. Колоны отдавали установленные доли урожая землевладельцам, а те уплачивали причитавшиеся с их земли налоги государству, в значительной мере представляя перед ним своих колонов. Так, например, когда в III в. некоторые императоры стали преследовать христиан и, чтобы их выявить, приказывали всем жителям империи приносить жертвы в храмах, то считалось, что, если жертву приносил землевладелец, это свидетельствовало и о лояльности его колонов. К нему колоны обращались за решением возникших между ними споров и тяжб, он мог по своему усмотрению простить им недоимки или, напротив, повысить причитавшуюся с них долю урожая и число дней, которые они были обязаны на него отработать в его личном хозяйстве. Не расплатившись со всеми долгами и недоимками, колоны не имели права уйти из имения, а долгов, как по взносам за землю, так и различных других (например, за дававшийся им владельцем в случае нужды скот, инвентарь, займы зерном, деньгами и т. п.) накапливалось обычно столь много, что развязаться с ними было почти невозможно. В некоторых провинциях, например в Африке, в колонов, прикрепленных к земле, обращались туземцы. В восточных областях зависимые земледельцы существовали испокон веку, задолго до римского завоевания; здесь, если имение продавалось или переходило по наследству, вместе с землей к новому владельцу переходили и права на труд и повинности сидевших на ней людей. В западных провинциях колоны часто были исконными клиентами земельной знати.

Экзимированные сальтусы были в значительной мере замкнутыми мирками, со своими ремесленными мастерскими, рынками, храмами, культовыми коллегиями, выборными старейшинами расположенных на территории сальтуса сел, с обширным штатом состоящей обычно из господских рабов администрации, ведавшей сбором, учетом и реализацией продукции колонов. В пограничных районах колоны строили укрепления, из них организовывали воинские отряды, отражавшие вторжения соседних племен. Сальтусы служили центром притяжения для окрестных крестьян, приходивших туда на рынки и храмовые праздники. Постепенно владельцы сальтусов распространяли свое влияние на всю округу, так или иначе ставя от себя в зависимость маломощных соседей, правдой и неправдой захватывая их участки, превращая их самих в зависимых держателей. Часто они фактически подчиняли себе и целые села, выступая в роли их «благодетелей», т. е. строили им храмы и общественные здания, жертвовали суммы на разные нужды, получая за это соответствующее моральное и материальное возмещение. В таком же качестве «благодетелей» и патронов они выступали и в отношение соседних мелких городков. Насколько действенным средством подчинения была подобная практика, показывает сформулированный во II или III в. закон: «Да не оказывает никто благодеяния нежелающим».

С более значительными и сильными городами земельные магнаты вступали в постоянные конфликты за сферы влияния и территории. Городские собственники относились к ним враждебно, обличали их эгоизм, жадность, самовластие! С другой стороны, те из горожан, которым удавалось разбогатеть и расширить свои владения, также стремились изъять их из городской территории. При империи было установлено, что граждане, причисленные к сословию сенаторов, их дети и внуки имеют право экзимировать свои земли и не быть чем-либо обязанными городу. Выход из сословия декурионов самых богатых его сочленов наносил городам большой ущерб, что еще более усиливало их недоброжелательное отношение к владельцам сальтусов и укрепляло преданность старавшимся ограничить последних императорам. Многие политические и идеологические столкновения времен империи обусловливались именно этой враждой. Она, однако, затихала и отодвигалась на задний план, когда реальной становилась угроза крестьянских волнений.

Свободные крестьяне в ряде провинций составляли большинство населения, на них падало основное бремя всевозможных натуральных, денежных и трудовых повинностей, и они более всего страдали от различных злоупотреблений гражданских и военных властей. Крестьяне то обращались с петициями к императорам, почтительно умоляя облегчить их положение, то искали дорого обходившегося им покровительства какого-нибудь земельного магната, то бежали из своих деревень в какие-нибудь пустынные, болотистые, трудно доступные местности или в многочисленные разбойничьи отряды, то, наконец, поднимали восстания. В первое время после римского завоевания такие восстания нередко возглавлялись представителями местной знати, еще не примирившейся с римским господством. Но по мере того как провинциальная аристократия сближалась с римской, а недовольство крестьян и колонов обращалось не только против Рима, но и против туземных земельных собственников, последние от руководства провинциальными движениями отходили, а нередко и предавали их, как это было, например, во время большого восстания в Иудее в середине I в. н. э.

Аналогичные события имели место в это же время в Галлии [37]. После свержения императора Нерона в 68 г. н. э. между новыми претендентами на престол началась тяжёлая гражданская война. В надежде на то, что римляне ослаблены внутренними смутами, некоторые, в основном прирейнские племена Галлии, подняли восстание, возглавленное Цивилисом, одним из вождей племени батавов. Одержав ряд побед, Цивилис обратился к другим, уже значительно более романизованным во всех отношениях племенам Внутренней и Южной Галлии с предложением поддержать его в борьбе за свободу. Представители племенной знати, многие из которых были наделены римским гражданством и мечтали о сенаторском достоинстве, собрались на съезд, чтобы решить, какой ответ дать Цивилису. Здесь перед ними выступил посланный подавлять восстание римский полководец Петилий Цериал. Основной в его речи была мысль о том, что без римской власти и римской армии, на содержание которой идут вызвавшие недовольство провинциалов налоги, в провинциях начнутся войны, восстания и мятежи, наиболее гибельные для тех, кто богат и знатен. Правда, некогда римляне пришли в Галлию как завоеватели, но теперь, утверждал Цериал, разница между побежденными и победителями сгладилась, так как и те и другие равно заинтересованы в сохранении и укреплении великого здания веками воздвигавшейся Римской империи, ибо если оно рухнет, то погребет под своими обломками всех [38]. Страх остаться лицом к лицу с народом заставил галльскую знать отказать Цивилису в помощи и определил ее отношение к империи на последующие два века.