За что и с кем мы воевали

Н.А. Нарочницкая

ЗА ЧТО И С КЕМ МЫ ВОЕВАЛИ

Предисловие автора

В последние годы, вспоминая о Великой Отечественной войне, уже почти принято говорить, будто бы в войне этой виноват СССР, и Победа была не победой, а поражением.

Война, якобы, велась не за право на жизнь нации, не за сохранение народов в мировой истории, а за американскую демократию.

Этот тезис беззастенчиво тиражируется в западных СМИ. Им оперируют как само собой разумеющимся в Совете Европы — этом IV либеральном Интернационале, мняшем себя идеологическим ментором и «раздающем сертификаты на цивилизованность». Дерзко оскорбляют Россию прибалтийские страны и Польша.

Но виноваты в этом мы сами. Ибо поругание Победы и истории никогда не было бы начато на Западе, пока оно не было совершено на Родине Победы.

Наш внутренний почти семейный спор и осуждение реальных и мнимых грехов мы вершили, увы, не с подобающим христианским осмыслением истоков наших взлетов и падений. Подобно библейскому Хаму мы выставили Отечество на всеобщее поругание, за что и терпим теперь кару. Как же коварно была использована неспособность перевернуть страницу истории многострадального XX века, не глумясь над жизнью отцов!

Именно отечественные глумители первыми внедрили суждение, что Советский Союз — еще худший тоталитарный монстр, чем нацистский Рейх. Война же, по их логике, была между двумя хищниками за мировое господство, и СССР, как будто первым готовился напасть на Германию, но Гитлер просто опередил Сталина. Наш постсоветский либерал, который «нежно чуждые народы возлюбил и мудро свой возненавидел» (как писал Пушкин), уверен, что у плохого государства не могло быть ничего правильного и праведного.

Мой дед — прапорщик Русской армии, полный Георгиевский кавалер.

Фото 1916 года

Но в памяти о войне Отечественной — воине с чужеземцами, пришедшими завоевать и поработить, — споры о том, плохим или хорошим было государство, вообще неуместны. Беда случилась не с государством, а с Отечеством (это в гражданской войне решаются споры о государстве). Любовь к Отечеству заложена в естестве, сердце человека. Ведь любим мы именно свою мать, а не мать соседа, хотя та, может быть моложе, красивее, образованнее и, как сейчас модно говорить, успешнее…

«Папа, почему написано „Защитим социалистическое отечество!“», — спросила я, шестилетняя, гуляя с отцом по Гоголевскому бульвару, где жили мы в доме 29, в коммунальной квартире. Была очередная годовщина Победы, и всюду были развешены плакаты военного времени. — «Какая разница, какое оно — Отечество, если враг напал? Разве, если бы немцы на нас до революции напали, мы точно так же не защищались бы»? — Тогда — защищались. Уверена, что мои дед — Иван Демьянович Подолякин — прапорщик Русской Армии, полный Георгиевский кавалер Первой мировой войны, и моя мама — Лилия Ивановна Подолякина — бесстрашная партизанка Великой Отечественной войны, защищали от внешнего врага в 1914 и 1941 одно и то же Отечество, хотя государства были разные, и у разных людей были к ним разные претензии. В нынешнем состоянии национального презрения нам внушают, что можно ненавидеть свое Отечество и даже желать ему поражения, если государство устроено не так, как хотелось бы.

Конечно, проще любить свое Отечество, когда можно им гордиться, когда оно сильно, и все его уважают и боятся. Но именно, когда оно повержено, и лежит, оплеванное, осмеянное и покинуто всеми, — только тот сын, кто не отвернется, проходя мимо, а закроет собой и оградит от поругания.

0Б ОТЕЧЕСТВЕ И ГОСУДАРСТВЕ

Можно ли оставаться верным Отечеству и его извечным преемственным национальным интересам даже, котда все в государстве вызывает критику и разочарование? Бывает ли идеальное государство без несовершенств и грехов? Когда уместно и правомерно спорить о государстве, а когда нация обязана подняться над этим, отложить распри по поводу устроения государства и объединиться, чтобы защитить Отечество, иначе нечего будет обсуждать потом, не будет вообше никакого потом? В этом следует разобраться, так как весь этот круг вопросов затрагивает глубинные основы исторического сознания нации, от которого зависит ее будущее.

Существует прямая взаимозависимость между самопредательством нации и наступлением на позиции страны извне, равно как и между либерально-пацифистскими нападками на родную армию во время войны за территориальную целостность страны и переходом противника к террористическим актам против гражданского населения, не ощущающего связи с армией и борьбы за неделимость Отечества.

Сознание, утратившее связь с почвой и традицией, безрелигиозное, будь то ультрамарксистское, или ультралиберальное — порождает утилитарное, прагматичное отношение к государству. Утрачивается понятие Отечества, питавшее национальное сознание в предыдущие века, которые и явили миру великие державы и великие культуры.

Христианское, в особенности, православное сознание рождает совсем иное национально-государственное мышление — ощущение принадлежности к священному Отечеству, которое не тождественно государству — политическому институту со всеми его несовершенствами и грехами. Но такое отношение возникает сначала у глубоко религиозного народа, ощутившего сакральность не только личного, но и национально-государственного бытия как дара Божия, а затем передается в сознании от поколения к поколению.

В национальном самосознании православного почвенного человека главной составляющей предстает является чувство исторической преемственности, острое переживание принадлежности не только и не столько к конкретному этапу или режиму в жизни своего народа, но и ко всей многовековой истории Отечества и его будущему за пределами собственного жизненного пути. В этом — преодоление гордыни, а значит конечности, конкретности личного бытия, когда индивидуальное восприятие истории выходит за рамки одной жизни, проявляя в национальном сознании бессмертную природу души.

Именно поэтому русские люди — не только истово верующие, но и православные в душе, пишут (и мыслят) Отечество с большой буквы, что вызывает презрительный смешок у либералов.

Для верующего — Отечество — это дар Божий, врученный для непрерывного национально-исторического активного созидания с его взлетами и неизбежными падениями, которые не отчуждают от Родины даже человека, разочарованного в сегодняшнем положении государства. Такой человек никогда не сможет презирать свою страну и глумиться над собственной историей.

Еще пока многие, слава Богу, произносят слово Отечество с трепетом, хотя немногим понятно, что этот трепет питает, — слова из послания апостола Павла Ефесянам: «… Преклоняю колена мои пред Отцем Господа нашего Иисуса Христа, от которого именуется всякое отечество на небесах и на земле» (Еф. 3, 14–15). Переживание Отечества — есть производное от переживания Отца небесного.

В переводах на европейские языки этого стиха «отечество» звучит «земля». Вот почему русские князья задолго до того, как сложилось единое общерусское государство и даже русская нация, клялись не своим княжьим престолом, а землей русской!

В таком переживании Отечество — это метафизическое понятие, а не обожествляемое конкретное государство с его институтами. Но именно с ним «эту варварскую страну» или «проклятый капиталистический режим» отождествляют и либеральные, и ультракрасные «граждане мира» — ведь у либералов «где хорошо, там и отечество», а у «пролетариев и вовсе нет отечества», кроме социализма.