Мифология Петербурга: Очерки.

Hаум Синдаловский

Мифология Петербурга

Очерки

Путешествие в мир петербургского городского фольклора

(вместо предисловия)

Принято думать, что Петербург, возникший на пустом месте, не достигший и трехсотлетнего возраста, непростительно юный по сравнению с другими городами подобного ранга, не может иметь ни глубоких корней, ни достаточно древней родословной и как следствие – своего, только ему присущего фольклора. До недавнего времени считалось, что он и не имел его. А все, что так или иначе было похоже на фольклор, снисходительно называлось байками, которым просто отказывали в легальном существовании. В лучшем случае их не замечали, в худшем – если замечали – запрещали. Об их широкой публикации речи быть вообще не могло. Исключение составляли разве что исторические песни да современные частушки, чья жизнеутверждающая мощь должна была знаменовать высокий уровень культуры простого народа.

Между тем такой фольклор – с точным архитектурным, топонимическим, географическим или историческим петербургским адресом – появился едва ли не с самого рождения города. Он развивался в самых разных ипостасях – легендах и преданиях, частушках и анекдотах, пословицах и поговорках, загадках, считалках, детских страшилках…

Летучий по своему характеру, фольклор мог мгновенно родиться и тут же исчезнуть. Мог остаться во времени, передаваясь из уст в уста, на ходу совершенствуясь и отшлифовывая свою форму. Мог быть подхвачен и использован в литературе, будучи в этом случае навеки сохраненным, но затерянным в многомиллионностраничной Книге о Петербурге. Оставалось только извлечь его либо из совокупной памяти петербуржцев, либо из литературных источников, либо из разговоров окружающих.

Первая запись городского петербургского фольклора, положившая начало моему собранию, появилась случайно.

В ту пору, чуть ли не два десятилетия назад, я читал цикл лекций по истории и архитектуре Октябрьского района Ленинграда. Однажды разговор зашел об интереснейшем памятнике – мраморной верстовой пирамиде на площади Репина, бывшей Калинкинской. Пирамида была установлена в 1774 году архитектором Антонио Ринальди и известна в народе как «Коломенская верста». Она стоит на правом берегу Фонтанки, выложена из прекрасных кусков любимого архитектором материала – мрамора. Одна из плоскостей украшена солнечными часами, другая обезображена загадочными и непонятными проржавевшими крепежными деталями. Я рассказывал своим слушателям романтическую историю о том, как в 1762 году, за двенадцать лет до появления верстового столба, Екатерина Алексеевна, жена императора Петра III, совершив, как тогда говорили, революцию и свергнув своего мужа, в сопровождении Екатерины Дашковой и братьев Орловых направлялась из Петергофа в Петербург. Остановившись именно на этом месте, она приняла присягу на верность созванных барабанным боем измайловцев и после короткого отдыха проследовала в Зимний дворец для восшествия на престол, о чем и сообщала спустя двенадцать лет бронзовая доска, укрепленная на верстовом столбе: «Императрица Екатерина останавливалась на сем месте…» и т. д. В конце XIX века доска была утрачена, а на обелиске остались крепежные болты. Для большей убедительности рассказа я ссылался на изданный в 1965 году справочник «Памятники Ленинграда и его окрестностей». Его авторы включили верстовой столб в раздел «Памятники полководцам и государственным деятелям России». Это льстило патриотической гордости и слушателей, и моей, поскольку памятников в привычном понимании этого слова вблизи площади Репина нет. Да и с архитектурными шедеврами петербургской Коломне не очень-то повезло. Сальный буян – прекрасное творение Тома де Томона в створе Лоцманской улицы – разобрали еще в 1914 году; Покровский собор, один из образцов раннего классицизма, связанный с именем архитектора Ивана Егоровича Старова, да еще упоминаемый Пушкиным в «Домике в Коломне» и, может быть, потому называемый в народе «Пушкинским», уничтожен в 1930-х годах. А тут – памятник, да еще исторический. Памятник восшествия на престол.

Каково же было мое разочарование, когда позднее я выяснил, что все это не более чем легенда. Красивая. Романтическая. Но легенда. Что же было на самом деле? Оказывается, верстовой столб, обозначающий начало отсчета расстояния от Петербурга до Петергофа, был установлен в 1774 году на границе города, которая в то время проходила по левому берегу Фонтанки. Он стоял справа от Старо-Калинкина моста при съезде на Петергофскую дорогу, чему есть и документальное подтверждение: именно там расположил его художник Гампельн в 1825 году на десятиметровой «Панораме Екатерингофского гулянья». В 1907 году столб помешал прокладке конно-железной дороги в Нарвскую часть Петербурга. Вот тогда-то его разобрали, перенесли и вновь аккуратно собрали уже на правом берегу реки. Но поскольку на новом месте он уже не мог быть точкой отсчета, то об этом и сообщили отцы города, укрепив на нем бронзовую доску с пояснением: «Сооружен в царствование Екатерины II в 83 ½ саженях от прежнего места». Смысл действий городских властей состоял в том, чтобы не исказить правду. В самом деле, ведь второй верстовой столб находился уже не в версте от первого, а на расстоянии 1 версты и 83,5 сажени.

Дело даже не в том, что была восстановлена некая довольно призрачная историческая справедливость, хотя верстовой столб в качестве «Памятника восшествия на престол» и исчез из очередного издания упомянутого справочника. Дело в том, что, как оказалось, ни предание, ни исторический факт не противоречили друг другу и не исключали один другого. Они просто по-разному освещали одни и те же события. В одном случае этот свет был официальный, а потому не допускающий двусмысленностей и кривотолков, как бы свет извне, в другом – приватный, личный, интимный, как бы свет изнутри. А поскольку это освещение происходит одновременно, то история оказывается более выпуклой, многогранной, обогащенной.

В моей картотеке городского петербургского фольклора легенда о мраморной верстовой пирамиде стала первой. Сейчас эта картотека насчитывает более семи тысяч карточек.

Если согласиться с утверждением, что легенда – это свидетель и источник истории, а история, как известно, – это последовательное описание событий, то не попробовать ли все эти свидетельства выстроить в хронологическом порядке? Уже первые попытки дали поразительные результаты. Мифов, преданий и легенд оказалось достаточно, чтобы заполнить практически равномерно почти все отрезки петербургской истории.

Уже в 1730-х годах была зафиксирована легенда, связанная с основанием Петербурга. Согласно ей, еще на заре нашей эры Андрей Первозванный, один из двенадцати апостолов, проповедуя христианство, дошел до Невы и Волхова. Идя вдоль берегов, он увидел в небе сияние, означавшее, что здесь будет возведен царствующий град. Скорее всего эта легенда имела официальное происхождение. Она была нужна как идеологическое оружие в борьбе с противниками петровских реформ. Этим же целям служило и предание о том, что битва Александра Невского, причисленного к лику святых и ставшего небесным покровителем Петербурга, происходила там, где впоследствии была построена Александро-Невская лавра, хотя на самом деле она произошла гораздо выше по течению Невы.

Но были легенды и народного происхождения, рожденные среди разносчиков Сытного рынка, грузчиков на Троицкой пристани и землекопов на строительстве Петропавловской крепости. Рассказывали о немецком происхождении Петра, о тайной любви императрицы к камергеру Монсу. Оглядываясь по сторонам, шептались о любимце императора Алексашке Меншикове, который был бит императором дубиною за то, что, вопреки воле царя, построил здание Двенадцати коллегий перпендикулярно Неве только потому, что император в награду за строительство обещал своему любимцу землю рядом со стройкой, и если бы он строил вдоль Невы, то земли ему причиталось бы с гулькин нос.