Охотники

Мельников Валентин

ОХОТНИКИ

Долго откладывавшаяся поездка на охоту в одно из урочищ под Белогоркой наконец сладилась. Подобралась компания из четырех человек, договорились с егерем, а доставить до места взялся на своем легковом УАЗе директор пригородной заготконторы Иван Алексеевич Боровиков.

Выехали затемно. Вел машину сам Иван Алекссевич, рядом сидел его сотрудник Андрей, на задних боковых сиденьях - молодые охотники Виктор и Николай. У их ног расположились собаки - смирная, хрупкая на вид сука лягавой породы по кличке Норма и Гай - здоровенный мосластый гончий, питомец Ивана Алексеевича, едва вышедший из подросткового по собачьим меркам возраста.

- И зачем ты взял своего гончака, с него ведь никакого проку не будет, сказал владелец суки Николай.

- Зря сомневаешься, он у меня молодец - и под ружьем уже ходил, и дичь брал, - возразил Иван Алекссевич.

Николай недоверчиво усмехнулся, но спорить не стал.

Виктор не разбирался в собаках, но Гай ему понравился. Он отрезал кружок колбасы и протянул псу. Мощные челюсти клацнули как капкан, чуть не отхватив пальцы вместе с колбасой.

- Осторожнее! Эти кошкодавы не разбираются, где колбаса, а где пальцы, не преминул съязвить Николай.

Второй кусок колбасы, подброшенный в воздух, кобель с ловкостью фокусника одним незаметным движением головы мгновенно упрятал в пасть.

Разморенные теплом кабины, пассажиры начали подремывать, добирая раннюю побудку. Но насладиться сном не удалось. Обнюхав Норму, Гай вдруг повел себя самым дурашливым, неподобающим образом - подмял не сопротивляющуюся суку. Николай решительно пресек его молодецкие намерения пинками и командой "лежать!" Однако кобель не успокоился и через минуту снова полез на соседку. На этот раз он получил такую взбучку, что с визгом спрятался под сиденье у ног Виктора.

- Черствый ты человек, однако. Такого удовольствия лишил парня. Тем более твоя Норма рада-радешенька, - поддел тот приятеля.

- А мне плевать на его удовольствие. Потомство чистокровных лягавых дороже стоит.

За собачьей возней и разговорами не заметили, как подъехали к казенному дому егеря Василия, одиноко стоявшему за околицей Белогорки. На стук вышел бородатый мужик с ухватками матерого медведя. После его рукопожатия горожане, болезненно морщась, долго терли слипшиеся пальцы.

- У вас разрешение только на одного кабана. А кекликов, ладно уж, сколько добудете, - по-свойски сказал егерь, оформляя лицензию и хитро поглядывая на охотников оценивающим взглядом. - А теперь поехали в избушку к ребятам.

Избушка - наспех сколоченный дощатый домик - стояла у подножия горы. В ней жили трое парней, занимавшихся летом и осенью сбором лекарственных трав и диких плодов, а зимой - отстрелом волков. Была у них еще и другая миссия охрана егерских угодий от браконьеров. Все трое - коренастые с кирпичным зимним загаром на лицах, мастера на все руки. Одного звали Володя, другого Санжар, третьего - Михаил.

Приехавшие обратили внимание на освежеванную тушу волка, висевшую на вбитом в стену крюке.

- Вчера с Санжаром подстрелили, - сказал Володя. - Трое суток бегали за ним по горам. Ох, и помотал же он нас, хитрющая бестия!

В избушке царил обычный мужской беспорядок. Володя убрал со стола остатки еды и предложил почаевничать перед охотой. За чаем он объяснил, как проехать в намеченное урочище, и сообщил, что видел там вчера кабанье стадо в девять голов.

Стали собираться в путь. Виктор почувствовал, что портянки в его резиновых сапогах скомкались, и сел переобуваться. Увидев его не очень умелые старания, Санжар протянул что-то вроде носков из овчины мехом внутрь.

- Надень-ка вот эти киргизские охотничьи байпаки, а портянками оберни икры. Вот так. Теперь ногам будет тепло и снег внутрь не набьется.

Он оказался прав. Ногам действительно стало тепло и удобно, сапоги сидели как влитые и не терли ноги.

По пути в урочище Иван Алексеевич засомневался в правдивости слов Володи насчет кабанов.

- Вряд ли они там есть, Скорее всего спустились в низовья, где корма побольше. Поэтому лучше идти на кекликов, а с кабанами повременим. Да и таскать на себе два ствола неудобно, - сказал он, имея в виду свое оружие гладкоствольное ружье и нарезной карабин с оптическим прицелом.

Тряское бездорожье с непрерывным подъемом вверх наконец кончилось прибыли в урочище, небольшую вытянутую с востока на запад котловину, по дну которой протекала речушка. Зарядили ружья дробью и разделились надвое: Иван Алекссевич с Николаем пошли по северному склону горы в обход котловины, Виктор - по южному, Андрей остался в машине стеречь и отсыпаться.

Не успели отойти шагов на двести, как вдруг из кустов сиганули кабаны видимо, то самое стадо, о котором говорил Володя. Гуськом, спорой рысью они помчались к северному склону горы. Растерявшиеся охотники посдергивали с плеч ружья, но стрелять не стали - бесполезно, кабану дробь, что горох, а и перезаряжать пулями было поздно. Топчась на месте, Иван Алексеевич по-бабьи всплескивал руками, охал и ахал, кляня себя за оставленный в машине карабин. Никто даже не думал преследовать кабанов, один Гай, радостно взлаивая, храбро увязался за стадом. Его нахальство скоро надоело вожаку. Пропустив стадо вперед, он круто развернулся и так поддал, что бедный пес кубарем отлетел на несколько метров.

Получив новую отчаянную трепку, посрамленный юный шалопай уныло приковылял к хозяину, опасливо, с недоумением косясь по сторонам, словно спрашивая: "Да что же такое делается - бьют без конца?"

* * *

Виктор добрался до середины склона и присел на камень передохнуть. Вид на горную котловину отсюда открывался волшебный. Темно-зеленые ельники на откосе противоположной горы изумительно красиво сочетались с ослепительно-белым снегом. Отраженный им яркий солнечный свет сияющим куполом висел над котловиной. Девственная тишина нарушалась лишь квохтаньем кекликов у гребня горы, печальным тиньканьем какой-то одинокой птахи в кустах барбариса да сонным журчанием речушки на перекатах. Но вот вдали за горой слабо захлопали ружейные выстрелы. Вспугнутые стайки каменных куропаток стремительно проносились над головой Виктора, но он каждый раз опаздывал прицелиться и забывал сдвинуть планку предохранителя. Ружье его ни разу не выстрелило, а он и не жалел об этом. В глубине души Виктор испытывал жалость при виде убитой прекрасной птицы и обладание охотничьим трофеем не казалось ему верхом блаженства.