Всемирная история: в 6 томах. Том 4: Мир в XVIII веке

ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:

Редакционная коллегия:

А.Б. Каменский, С.Я. Карп (ответственный редактор), М.С. Мейер, М.А. Петрова (ответственный секретарь), Н.Ю. Плавинская, ИМ. Смилянская, А.В. Чудинов

Рецензенты:

доктор исторических наук С.А. Мезин,

доктор исторических наук А.Л. Рябинин

ВВЕДЕНИЕ: ВОСТОК И ЗАПАД В XVIII ВЕКЕ

На самом деле привычное разделение мира на Запад и Восток, характерное для XIX и XX вв., не было столь очевидной данностью для европейцев XVIII столетия. Судя, например, по фреске Дж. Б. Тьеполо «Аполлон и континенты», украшающей епископскую резиденцию в Вюрцбурге, их воображению представлялись скорее четыре части света или четыре континента — Европа, Азия, Африка, Америка. На этой фреске, созданной в 1752–1753 гг., Европа восседает, как ей и подобает, на троне, опирающемся на быка, в окружении символов литературы и искусства, эмблем христианства и воинской славы. Азию символизирует женщина в тюрбане, утонувшая в складках широких одежд; она сидит на слоне, ее окружают мудрецы, воины и рабы. Африка предстает пышногрудой чернокожей красавицей, расположившейся на лежащем верблюде в окружении слуг, торговцев, диковинных животных и птиц. Америка изображена роскошной индианкой в головном уборе из перьев, сидящей верхом на аллигаторе. У нее за спиной — лук; у ее ног — коленопреклоненный бородач, поддерживающий огромный рог изобилия — символ природных богатств.

В Европе XVIII в. аллегории четырех континентов встречались повсюду — в скульптурных ансамблях площадей, садов и парков, на живописных полотнах, гравюрах, географических и игральных картах, в фарфоровых статуэтках, украшениях салонных часов, среди прочих элементов интерьера и архитектурного декора в стиле барокко или рококо и даже в театральных дивертисментах. Разумеется, все они соответствовали определенным иконографическим нормам, которые позволяли немедленно распознать континенты и имели свою традицию, восходившую к эпохе Великих географических открытий. О ней напоминали современникам и версальские росписи Ш. Лебрена и Ш. де Ла Фосса, и глобусы В. Коронелли, и, конечно же, грандиозные римские памятники, символизировавшие вселенский триумф христианства (католической Реформы), — плафон иезуитской церкви Сант-Игнацио, расписанный А. Поццо, или фонтан «Четырех рек», воздвигнутый Дж. Л. Бернини на площади Навона.

Эти образы отражали сформировавшийся к тому времени у европейцев взгляд на мир, и взгляд этот был определенно европоцентристским. Америка и Африка олицетворяли в глазах наших предков дикость и могли похвастаться в лучшем случае своей экзотической красой и естественными ресурсами; за Азией признавалась некоторая сила и мудрость, но и она не могла равняться с великолепной царственной Европой. Имела ли подобная картина мира хоть какие-то реальные основания или же была лишь негативной умозрительной конструкцией, служившей идеологическим обоснованием колониальной экспансии?

Некоторые ученые склоняются сегодня к последнему мнению, хотя и признают, что вынуждены оперировать весьма приблизительными и фрагментарными статистическими данными, опираясь при этом на далеко не бесспорные методики их реконструкции. Так, английский политолог Дж. Хобсон, ссылаясь на выкладки швейцарского историка экономики П. Бэрока, утверждает, что в 1750 г. совокупный ВВП стран Востока составлял 220 % от совокупного ВВП стран Запада, в 1830 г. — 124 % и что Западу удалось «догнать» Восток по этому показателю только к 1870 г. Правда, категорию «Запад» упомянутые авторы толкуют весьма расширительно и включают в него Европу, обе Америки, Россию и Японию. Несколько иная картина складывается при попытке определить ВВП на душу населения, но даже и в этом случае П. Бэрок настаивает, что к 1750 г. по этому показателю страны Востока и Западной Европы мало чем отличались друг от друга. На основании этих и других подобных данных Дж. Хобсон и его единомышленники готовы сделать вывод, что традиционное представление об отсталости стран нынешнего «третьего мира» связано не столько с историческими реалиями, сколько с колониальным мышлением.

Другие авторы оспаривают приведенные цифры (так, британский экономист А. Мэддисон полагает, что страны Западной Европы превзошли страны Востока по подушевому ВВП уже в XVI в.) и особенно их интерпретацию, призывая к сравнительному изучению развития упомянутых регионов в гораздо более широких хронологических рамках. Подобный подход позволяет увидеть, что к началу II тысячелетия Китай, Индия, страны Ближнего Востока в результате длительной эволюции, внедрения множества технологических и организационных инноваций, использования сравнительно эффективной «природной машины», активизации внутренней и внешней торговли существенно опережали страны Западной Европы во многих сферах хозяйственной и культурной жизни: урожайность зерновых и подушевое производство железа (в Китае) были в 3–5 раз выше, уровень урбанизации и ВВП в расчете на душу населения в среднем в полтора-два раза превышали западноевропейские аналоги, а показатели грамотности, отражающие степень развития человеческого потенциала, на Востоке оказались в 5-10 раз выше, чем на средневековом Западе. Более того, некоторые важные атрибуты расширенного воспроизводства обозначились впервые не в западноевропейских странах, как это нередко до сих пор считается, а на Востоке, в Китае, на рубеже I–II тысячелетий, т. е. за многие сотни лет до начала «промышленных рывков» в странах Запада. Затем, с XII в. началась стагнация или даже некоторое снижение (в отдельные периоды) подушевого ВВП стран Востока (при абсолютном росте объемов ВВП). Причины стагнации восточных экономик требуют дальнейшего изучения, однако уже сейчас ясно, что замедление темпов их развития не было инициировано западноевропейской экспансией и колонизацией, ибо началось раньше.