Моя жизнь

Голда Меир

Моя жизнь

Перевод с иврита Р. Зерновой

Она была дочерью плотника из Киева - и премьер-министром. Она была непримиримой, даже фанатичной и - при этом - очень человечной, по-старомодному доброй и внимательной. Она закупала оружие и хорошо разбиралась в нем - и сажала деревья в пустыне. Создавая и защищая маленькое государство для своего народа, она многое изменила к лучшему во всем мире. Она стала легендой нашего века, а может и не только нашего. Ее звали Голда Меир. Голда - в переводе - золотая, Меир - озаряющая.

СОДЕРЖАНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ

ДЕТСТВО

ПОЛИТИЧЕСКОЕ ОТРОЧЕСТВО

Я ВЫБИРАЮ ПАЛЕСТИНУ

НАЧАЛО НОВОЙ ЖИЗНИ

ПИОНЕРЫ И ПРОБЛЕМЫ

"МЫ БУДЕМ БОРОТЬСЯ ПРОТИВ ГИТЛЕРА"

БОРЬБА ПРОТИВ БРИТАНЦЕВ

У НАС ЕСТЬ СВОЕ ГОСУДАРСТВО

ПОСЛАННИК В МОСКВЕ

ПРАВО НА СУЩЕСТВОВАНИЕ

ДРУЖБА С АФРИКОЙ И ДРУГИМИ СТРАНАМИ

МЫ ОДИНОКИ

ПРЕМЬЕР-МИНИСТР

ВОЙНА СУДНОГО ДНЯ

КОНЕЦ ПУТИ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта книга, опубликованная в последние годы жизни Голды Меир (1898-1978), не только верно отражает ее личность, но и точно передает ее индивидуальный стиль. Голда не писала книгу, а диктовала ее, причем, как обычно в разговоре, перескакивая с одной темы на другую, то пускаясь в воспоминания, то набрасывая образы запомнившихся ей людей - и все это вплеталось в канву очередной главы. Все, кто работал с Голдой и близко знал ее, помнят, что она крайне редко собственноручно писала письма и никогда (за исключением официальных речей на Генеральной Ассамблеи ООН или в Совете Безопасности) не читала речей "по бумажке". Когда Голда обращалась с трибуны к аудитории, перед ее глазами не было ни клочка бумаги. И несмотря на это а, может быть, благодаря этому - она была одним из самых замечательных ораторов своего времени.

Голда Меир являлась одной из первых в мире женщин, достигших положения главы правительства. До нее лишь на Цейлоне и в Индии правительства возглавляли женщины - Сиримаво Бандаранаике и Индира Ганди. Но между ними и Голдой Меир было принципиальное различие. Сиримаво Бандаранаике и Индира Ганди, став лидерами своих стран, изо всех сил, доходя порой до жестокости, стремились удержать единоличную власть. Голда же считала себя представительницей своей партии - сионистской рабочей партии Израиля, к которой принадлежала с юности. Она никогда не требовала от народа верности себе лично, призывая лишь сохранять верность идеям, в которые верила сама. И тут Голда не признавала никаких компромиссов. Мир для нее делился на черное и белое; любой, кто не принимал ее мировоззрения, был противником, идеологическим и личным.

В этой уверенности коренилась непримиримость Голды, характеризовавшая весь ее политический путь. Голда никогда не боролась за посты и почетные звания. Но раз взяв на себя ответственность за жизнь народа и страны, она фанатично оберегала свои прерогативы.

Голда не принадлежала к феминисткам. Она достигла своего высокого положения не потому, что была женщиной. На страницах этой книги Голда вспоминает поговорку, бытовавшую в ее времена "Голда - единственный мужчина в правительстве", - говорили тогда. С характерным для нее сарказмом Голда замечает по этому поводу: "А если бы про одного из членов правительства сказали, что он - единственная женщина в его составе, - как бы вы посмотрели на это?"

И вместе с тем Голда была женщиной в полном смысле этого слова. Она никогда не скрывала свою женственность, а напротив, гордилась ею. Она была преданной, любящей матерью и бабушкой. Нередко даже в разгар тяжелейших политических передряг Голда срывалась на день или полдня в киббуц Ревивим в южном Негеве, где жили ее дочь и внуки. Она любила готовить и не упускала случая заняться стряпней. Политическая "кухня Голды", которую столь часто склоняли ее политические противники, имея в виду место, где в узком кругу решаются важные политические дела, представляла собой самую доподлинную кухню, где Голда обыкновенно пила кофе, курила одну сигарету за другой, беседовала и советовалась с друзьями.

И по отношению к людям Голда зачастую вела себя типично по-женски. Ее оценка людей нередко основывалась на иррациональных ощущениях, на природной интуиции - и опять-таки, раз вынесши суждение о том или ином человеке, она меняла его с колоссальным трудом. Голда умела завоевывать сердца. Общавшиеся с нею люди быстро попадали под обаяние ее естественности и простоты, ее таланта ясно и понятно излагать свои позиции. Журналисты любили встречаться с нею. Она никогда не пряталась за спасительную формулировку - "на этот вопрос ответа не последует". Если же Голда не хотела или ни могла ответить на определенный вопрос, она всегда находила способ изменить направление беседы или рассказывала анекдот, обрывавший нежелательный для нее разговор.

Мне вспоминаются два случая, когда Голде, исполнявшей тогда обязанности министра иностранных дел, удалось привлечь на свою сторону политических деятелей, отнюдь не являвшихся сторонниками сионизма и государства Израиль.

В шестидесятые годы, в продолжение одной из ее поездок в Рим, Голде нанес визит ветеран итальянского социалистического движения Пьетро Ненни. Он в тот период сближался с коммунистической партией и относился к сионизму весьма прохладно. Я служил переводчиком во время их беседы - Пьетро Ненни говорил по-французски, а Голда не знала других иностранных языков, кроме английского. В начале беседы Ненни держался холодно и сдержанно. А по прошествии двух часов, выходя из отеля, где остановилась Голда, Ненни уже был убежденным другом Израиля - таким он и остался до конца своих дней.

Другой аналогичный случай произошел с французским министром иностранных дел при президенте де Голле - Кувом де Мюрвилем. Голда в своей книге определяет его как самого истого "англичанина" из всех политических деятелей Франции. Это был холодный, умный и закрытый человек, сделавший карьеру главным образом в арабских странах, особенно в Египте. Как Голде удалось "разморозить" его, я никогда не мог понять. Но факт остается фактом встречаясь с Голдой, он раз от разу проявлял все большее понимание ее позиций и, в конце концов, между ними установились почти дружеские отношения.