Соната Бетховена

Коковин Евгений

Соната Бетховена

Евгений Степанович КОКОВИН

СОНАТА БЕТХОВЕНА

Мы ехали на "рогатом такси". Так мой товарищ поэт Михаил Скороходов называл оленью упряжку. Впрочем, он был не совсем прав: платы за проезд, как за такси, с нас не брали. Полярная ночь кончилась. Солнце уже поднималось над тундрой. Глаза слезились от безжалостной, нестерпимо слепящей белизны бескрайней заснеженной равнины. Весь мир словно погрузился в тишину. Тундра казалась глухой, но на редкость молодой, слепой, но удивительно прекрасной. Парни и девушки из оленеводческого колхоза ехали в город на смотр художественной самодеятельности. Я и мой товарищ были их попутчиками. Я сидел на второй нарте. Оленями управляла молоденькая ненка Елена Тайбарей. Она легко держала хорей и весело и чуть грубовато погоняла животных. Праздничная её паница была ярко расшита замысловатыми узорами. Я знал, что Елена Тайбарей - комсомолка, окончила в Архангельске музыкальное училище и теперь преподает в ненецкой музыкальной школе. Олени бежали бесшумно и неторопливо. Елена повернулась ко мне. В ее широко расставленных глазах постоянно таились и смешивались удивление и восторг. - Саво! - сказала она и улыбнулась. - Хорошо! - Саво! Хорошо! - повторил я. Елена чему-то усмехнулась и вдруг негромко запела на ненецком языке. Песня была однотонная, но не тягучая, с задорным припевом. Слов песни я не понимал. Голос девушки зазвучал громче. И тундра словно услышала песню. Мне показалось, что в этот момент тундра преобразилась, сама обрела голос. Олени приподняли головы, как будто вслушиваясь в песню, и помчались быстрее. Песню подхватили девушки и парни, ехавшие на других упряжках. Я закрыл глаза. Стремительно бежали нарты, и чувство радости и волнения охватило меня. А тундра все-таки пела, пела... Смотр самодеятельности проходил в Доме культуры. Мы слушали песни на ненецком и русском языках, слушали музыку, смотрели национальные танцы и инсценировки ненецких сказок. Конферансье, подвижный и весёлый паренёк Ефим Лаптандер, объявил: - Выступает пианистка Елена Тайбарей... Великий немецкий композитор Людвиг ван Бетховен... "Лунная соната". На сцену вышла моя спутница. Она смущённо посмотрела в зал. И опять в этом смущённом взгляде я увидел удивление и восторг. Теперь на ней была не паница, а весёлое шёлковое платье. Елена чуть наклонила голову и решительно подошла к роялю. Звуки печали послышались в притихшем зале. Что-то трагическое было в них, в этих звуках. Где-то страдают люди... Когда-то здесь, в этом суровом крае, страдали люди... Потом музыка окрасилась радостью и светом. Я с восхищением смотрел на Елену Тайбарей, целиком ушедшую в музыку. В бушующих звуках рояля слышались просьба, негодование, жажда борьбы... - Её мать была в Германии, - тихо сказал мне сосед-ненец - учитель. Теперь её матери уже за семьдесят... - В Германии? Ненка на родине Бетховена? Как это случилось?.. - Это было ещё в прошлом веке, - сказал сосед-учитель. ...Зимой 1894 года на улицах Берлина появились афиши. Они извещали население германской столицы о том, что с далёкого русского Севера в Берлин привезены "дикари, питающиеся сырым мясом, одевающиеся в звериные шкуры". Афиши зазывали почтенную берлинскую публику поглядеть на людей, которых зовут самоедами. За особую плату берлинцев приглашали также покататься на необычном транспорте - оленьих упряжках. Название привезенных людей - "самоеды" - звучало странно, жутко и привлекало берлинских обывателей. Публика толпами направлялась в зоопарк. В эти серые зимние дни Берлин был тосклив и мрачен. Низкие облака сплошь закрывали небо. Снег и дождь, дождь и снег. И все-таки зоопарк быстро наполнялся. На широкой площадке, между двумя огромными деревьями, был установлен настоящий чум из оленьих шкур - жилище привезённых людей. Где-то в отдалении слышался приглушенный рев хищников, заключенных в клетки. Рядом блеяли дикие козы, разноголосо кричали, свистели, щебетали птицы. Около чума, испуганно озираясь по сторонам, стояла пожилая женщина. К ней прижимались ребятишки. Одежда у них была действительно необычная - из оленьих шкур. Впрочем, искусно расшитые затейливыми узорами совики и паницы немцам нравились. Тут же около чума лежали длиннорогие с задумчивыми глазами олени. Зрители все теснее и теснее окружали маленькое стойбище, обнесенное, словно цирковой ринг, толстыми веревками. За веревки зрителей не пускали. Лишь некоторым молодым людям, что были посмелее и понахальнее, иногда на минуту удавалось пробраться за канатный барьер и пощупать оленьи шкуры чума и одежду ненцев. Берлинские женщины смотрели на этих молодых людей со страхом и восхищением. Всё это затеял и устроил мезенский купец Калинцев, хитрый и ловкий предприниматель и делец. Выбор Калинцева пал на семью Тайбареев. Безоленный ненец-бедняк Иван Тайбарей только что умер. После его смерти у вдовы Матрены Степановны осталось пятеро детей. Семья Тайбареев бедствовала. В эти горестные дни и оказался в чуме у Тайбареев купец Ка-линцев. В чуме появились мука, сахар, чай, водка, яркие обрезки сукна, тесьма, стеклянные брошки и медные пряжки. Купец давал и деньги. А потом обещаниями и угрозами заставил вдову со всей семьей двинуться в далёкий путь, в Европу. Средней дочери Матрены Степановны - Анне тогда было десять лет. Но она хорошо запомнила длительное путешествие, полное унижений и издевательств. В Берлине её заставляли катать на оленях праздных европейцев и ловить им на потеху куски сырого мяса. И это было в стране, где родился великий Бетховен. Но маленькая Анна не знала, кто такой Бетховен, и никогда не слышала его музыки. Купец Калинцев изрядно нажился на своей затее, а семья Матрены Тайбарей так и вернулась в тундру нищей. ...На сцене в Доме культуры Елена Тайбарей продолжала играть "Лунную сонату". Не те ли страдания далекого и страшного прошлого звучали сейчас в музыке Елены, дочери Анны Тайбарей, ненки Анны, когда-то побывавшей на родине Бетховена?! Не то ли стремление к большому счастью, теперь уже обретенному в тундре, слышалось в бурных аккордах рояля?!