Сократ за 90 минут

Наследие Сократа

Наследие это нельзя оценить как однозначное (без всякого сомнения, он сам этого хотел). Он оказал сильное влияние на Платона, и, тем самым, его идеи постоянно питали философию вплоть до наших дней. Это древнегреческое наследие вполне можно сравнить с чесноком. Стоит ему попасть в какое-то блюдо, от него уже не отделаешься. Общий строй философских рассуждений и их древнегреческий привкус продолжают воспроизводить себя независимо ни от чего.

Решающую роль сыграл в этом диалектический метод Сократа, который он использовал для ведения беседы. Наверняка именно сократовский метод ведения бесед подсказал Платону литературную форму его великих диалогов. Что же касается влияния этого метода на философию, то его поистине невозможно переоценить. Фактически, тот метод, какой Сократ применял для анализа предмета разговора, стал свидетельством первого серьезного применения разума в философском рассуждении просто ради самого разума. Сократ обычно для начала просил собеседника дать определение обсуждаемому предмету, причем тема могла быть какая угодно — начиная от природы справедливости и заканчивая тем, как стать военачальником. Подход к предмету был всегда одинаковым, независимо от того, был он возвышенным или смешным: Такова была новаторская сущность диалектики: она представляла собой орудие, которое можно было применить к' чему угодно. Извлекши на свет определение предмета, Сократ затем обычно принимался искать в нем смысловые «дыры», стремясь постепенно придти к еще более удачному определению предмета. Таким образом, от частных случаев Сократ переходил к понятиям, имеющим более общее применение, доходя в конечном итоге до всеобщей истины.

Такого рода истины, а также метод Сократа, направленный на их достижение, стали провозвестниками логики, которая была изобретена спустя столетие Аристотелем, учеником Платона. Аристотель также принял теорию форм, или идей, хотя и видоизменил ее в соответствии со своими собственными представлениями о мире. Именно Аристотель вновь развернул философию к действительности, полностью изменив направление философской мысли, созданное Сократом и Платоном. Аристотель пытался охватить философией все — от космологии до раковиноведения, от науки до греха. Однако в конечном счете его главное достижение свелось к тому, что он очертил границы человеческого знания. И вновь приоритет был отдан теории по сравнению с достоверным знанием, которое можно было бы использовать в практических целях. Именно по этой причине после того, как римляне завоевали Грецию, философия пришла в упадок. Она оказалась бесполезной, а стало быть, не имела никакой пользы для римлян.

Падение Римской империи закончилось «темными веками» и возникновением религиозной культуры Средневековья. Философия по-прежнему пребывала в застое. Она создала абстрактное знание, похожее на вакуум, герметически запечатанный религиозными догмами. Умственная энергия, направленная на разработку самой изощренной, всеобъемлющей и глубокой теологии, по сути дела, зашла в тупик. Это был тот самый случай, когда гора родила мышь. На улицах из жалких лачуг с открытыми стоками для нечистот поднялись готические соборы, от чумы пытались излечиться при помощи суеверий.

Сократ не был в этом виноват, но то, что наши мысли после знакомства с его философией приняли определенное направление, на многое повлияло. Человечество в неоплатном долгу перед Сократом. Он показал, как можно пользоваться разумом, но в то же время поставил определенные границы его применению. В итоге интеллектуальное развитие оказалось сильно заторможенным. Можно сказать, что три четверти того времени, что существует философия, прошли впустую.

В качестве примера можно привести средневековое отношение к «черной смерти» — чуме, которая в XIV в. безвозвратно унесла более половины населения Европы. Ни для кого не было секретом, что чума заразна. (Болезнь вспыхнула в Европе после того, как трупы переболевших ею людей забросили с помощью катапульты в осажденный генуэзский торговый пост на Черном море.) Тем не менее этим практическим знанием фактически пренебрегли в пользу духовности. Почему? Потому что логика — наследница диалектики Сократа — обычно применялась к абстрактным идеям, а не к практическим вопросам. И этим мы обязаны Сократу. Впрочем, он, разумеется, не может быть в ответе за те последствия, к которым привела его позиция, то есть за фактическое прекращение прогресса человечества. Все мы делаем ошибки, даже если являемся великими мудрецами. Мы просто не ожидаем, что эти ошибки будут увековечены почти на две тысячи лет.

Некоторые наблюдения приписываемые Сократу

Так как Сократ ничего не записывал, то представляется правдоподобным начать с цитаты, которая объясняет, почему он этого не делал:

Далее он объясняет:

(Платон, «Федр», 274с, d, е, 275а, в)

Обращаясь к матери, которая была повивальной бабкой, Сократ объясняет свой философский метод, сравнивая его с работой повитухи:

— А не слыхал ли ты, что я сын повитухи?… …А не слышал ли ты, что я промышляю тем же ремеслом?…

В моем повивальном искусстве почти все так же, как и у них, — отличие, пожалуй, лишь в том, что я принимаю у мужей, а не у жен, и принимаю роды души, а не плоти…

…Сам никакой мудрости не ведаю… Так что сам я не такой уж особенный мудрец, и самому мне не выпадала удача произвести на свет настоящий плод — плод моей души… И ясно, что от меня они ничему не могут научиться, просто сами в себе они открывают много прекрасного, если, конечно, имели, и производят его на свет. Повития же этого виновники — бог и я.

(Платон, «Теэтет», 149а, 150с, е)

Несколько остроумных замечаний и анекдотов.

«А жизнь без такого исследования не есть жизнь для человека» (Платон, «Апология Сократа», 38а).

«Нет, милый Агафонт, ты не в силах спорить с истиной, а спорить с Сократом дело нехитрое» (Платон, «Пир», 201с).

Один иностранец, физиономист, бывший проездом в Афинах, увидел там Сократа и прямо сказал ему, что он настоящее чудовище и скрывает в себе все самые худшие пороки и страсти. На что Сократ ответил: «Так вы меня хорошо знаете, сударь!»

(Цитировано по Ницше, «Сумерки богов», Проблема Сократа)

«Человеку, который спросил, жениться ему или, не жениться, он ответил: «Делай, что хочешь, — все равно раскаешься». Удивительно, говорил он, что ваятели каменных статуй бьются над тем, чтобы камню придать подобие человека, и не думают о том, чтобы самим не быть подобием камня».

(Диоген Лаэртский, «Жизнь знаменитых философов», II, 3)