Конец науки: Взгляд на ограниченность знания на закате Века Науки
Конец науки: Взгляд на ограниченность знания на закате Века Науки читать книгу онлайн
Есть ли границы познания? Возможен ли конец науки? Самые интересные научные теории последних двадцати лет, удивительный диапазон воззрений крупнейших исследователей конца XX века представляет читателю американский ученый и писатель Джон Хорган, объединивший в своей книге тонкий анализ потрясающих открытий и ярких, характерных свойств личности ученых, подаривших эти открытия миру.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Еще один футурист, сторонящийся конечной унификации, это Фримэн Дайсон. В сборнике эссе «Бесконечность во всех направлениях» (Infinitein All Directions, 1988)Дайсон размышляет о том, почему в мире столько насилия и трудностей. Ответ, предположил он, может иметь какое-то отношение к тому, что он назвал «принципом максимального разнообразия». Этот принцип «действует и на физическом, и на ментальном уровне. Он утверждает, что законы природы и начальные условия таковы, чтобы сделать Вселенную настолько интересной, насколько возможно. В результате жизнь возможна, но не очень легка. Всегда, когда вещи неинтересны, подворачивается нечто, бросающее нам вызов и останавливающее нас от хождений по проторенной дорожке. Примеры того, что делает жизнь трудной, везде вокруг нас: столкновения комет, ледниковые периоды, оружие, болезни, ядерный синтез, компьютеры, секс, грех и смерть. И не все это можно преодолеть. Максимальное разнообразие часто ведет к максимальному стрессу. В конце мы выживаем, но только чудом».
Казалось, что Дайсон предполагал, что мы не можем решить все наши проблемы; мы не можем создать рай; мы не можем найти Ответ. Жизнь есть — и должна быть — вечной борьбой.
Может, я слишком много жду от высказываний Дайсона? Я надеялся это узнать, когда брал у него интервью в апреле 1993 года в Институте специальных исследований, где он работал с начала сороковых годов. Дайсон был худощавым человеком, с носом, напоминающим заостренную мотыгу, и глубоко посаженными внимательными пазами. Он походил на изящного хищника. Поведение Дайсона было в общем холодным, сдержанным — пока он не засмеялся. Тогда он фыркал и поднимал плечи, как двенадцатилетний школьник, услышавший грязную шутку. Это был своеобразный смех, смех человека, представляющего космос как рай для религиозных фанатиков и упрямых подростков и настаивающего щ том, что наука в лучшем виде — это «восстание прошв авторитетов» [153].
Я не стал сразу спрашивать Дайсона о его идее максимального разнообразия. Вначале я поинтересовался некоторыми этапами его карьеры. Когда-то Дайсон был в первых ряда! искателей унифицированной теории физики. В начале пятидесятых родившийся в Англии физик пытался вместе с Ричардом Фейнманом и другими титанами выковать квантовую теорию электромагнитизма. Часто говорили, что Дайсон заслужил за свои усилия Нобелевскую премию — или по крайней мере что-то подобное. Некоторые коллеги предполагали, что разочарование и, возможно, дух противоречия в дальнейшей привели Дайсона к целям, не стоящим его вызывающей восхищение мощи.
Когда я упомянул об этом, он улыбнулся, поджав губы, и ответил, как имел обыкновение делать, анекдотом. Английский физик Лоуренс Брагг (Lawrence Bragg},сказал он, был «в некотором роде провидцем». После того как Брагг в 1938 году стал директором легендарной Кавендишской лаборатории в Кембриджском университете, он увел ее от ядерной физики, на которой базировалась ее релутация, в новую область.
— Все думали, что Брагг рушит лабораторию, меняя направление работы, — сказал Дайсон. — Но, конечно, это было удивительное решение, потому что он привнес в нее молекулярную биологию и радиоастрономию. Именно эти две вещи сделали Кембридж знаменитым в последующие тридцать лет.
Дайсон на протяжении своей научной деятельности тоже работал во многих областях. Он отошел от математики, на которой специализировался в колледже, к физике частиц, а оттуда к физике твердого тела, ядерной инженерии, контролю за гонкой вооружений, изучению климата и тому, что я называю научной теологией. В 1979 году солидный журнал «Обзор современной физики» опубликовал статью, в которой Дайсон рассуждал о долгосрочных перспективах разума во Вселенной. На написание этой статьи Дайсона спровоцировало замечание Стивена Вайнберга о том, что «чем более понятной кажется Вселенная, тем более бессмысленной она кажется». Ни одна Вселенная с интеллектом не является бессмысленной, ответил Дайсон. Он попытался показать, что открытый, постоянно расширяющийся интеллект Вселенной может существовать вечно — возможно, в форме облака заряженных частиц, как предполагал Бернал, — через сохранение энергии.
В отличие от поклонников компьютеров, таких как Моравек и Минский, Дайсон не думал, что органический интеллект вскоре уступит место искусственному (не говоря уже об облаках умного газа). В книге «Бесконечность во всех направлениях» он размышлял, что генным инженерам удастся когда-нибудь «вырастить» космический корабль «величиной с цыпленка и такого же ума», который сможет проноситься на заряжаемых от солнечного света крыльях по Солнечной системе и за ее пределами, выступая в роли нашего разведчика. (Дайсон называл такие корабли «астроциплятами».) Еще более отдаленные цивилизации, возможно, озабоченные постепенным сокращением запасов энергии, могут ловить радиацию звезд, построив поглощающие энергию сферы — названные «сферами Дайсона» — вокруг них. В конце концов, предсказывал Дайсон, интеллект может распространиться по всей Вселенной, трансформируя ее в один огромный разум. Но он настаивал, что «независимо от того, как далеко в будущее мы уйдем, всегда будут новые вещи, новая информация, новые миры для исследования, постоянно расширяющиеся владения жизни, сознания и памяти». Поиск знаний будет — должен быть — бесконечным во всех направлениях.
Дайсон обращался к самым важным вопросам, поднятым этим пророчеством, например: какие действия выберет разум, когда он будет информировать и контролировать Вселенную? Вопрос, ясно показывал Дайсон, является скорее теологическим, чем научным. «Я не делаю никакой четкой разницы между разумом и Богом. Бог — это то, чем становится разум, когда он выходит за границы нашего понимания. Бог может рассматриваться или как мировая душа, или как набор мировых душ. Мы — основные творения Бога на этой планете на данной стадии развития. В дальнейшем мы можем вырасти с ним, по мере того как он растет, или можем остаться позади». В конечном счете Дайсон соглашается со своим предшественником Дж. Д. Берналом: мы не можем надеяться ответить на вопрос, что это суперсущество, этот Бог, сделает или подумает.
Дайсон признался мне, что его взгляд на будущее интеллекта отражает мечтательные раздумья. Когда я спросил, может ли наука расширяться вечно, он ответил:
— Я надеюсь! Это тот мир, в котором мне хотелось бы жить.
Если разумы делают Вселенную осмысленной, то они должны быть чем-то важным для того, чтобы о них думали; поэтому наука должна быть вечной. Дайсон привел знакомые аргументы в защиту своего предсказания.
— Единственный способ думать об этом — исторический, — объяснил он.
Две тысячи лет назад несколько «очень умных людей» изобрели нечто, что, хотя и не было наукой в ее современном смысле, очевидно, было ее предвестником.
— Если пойти в будущее, то, что мы называем наукой, больше не будет тем же самым, но это не означает, что не будет интересных вопросов, — сказал Дайсон.
Как и Моравек (и Роджер Пенроуз, и многие другие), Дайсон надеялся, что теоремы Геделя могут быть применены к физике, как и к математике.
— Поскольку мы знаем, что законы физики являются математическими и что математика — это противоречивая система, но в некотором роде умеющая внушать доверие, то физика тоже будет противоречивой, а поэтому не будет иметь конца. Так что я думаю, что люди, предсказывающие конец физики, могут быть правы в конечном счете. Физика может устаревать. Но я сам предположил бы, что физика может рассматриваться как греческая наука: было интересное начало, но это не привело к конечной цели. Так что конец физики может быть началом чего-то еще.
Когда я наконец спросил Дайсона об идее максимального разнообразия, он пожал плечами. О, он не планировал, чтобы кто-то воспринимал ее слишком серьезно. Он настаивал, что на самом деле его не интересует «большая картина». Одна из его любимых цитат, сказал он, — это «Бог в деталях». Но учитывая его настойчивость в том, что разнообразие и широта взглядов необходимы для существования, спросил я, не находит ли он спорным, что многие ученые и простые люди, как кажется, считают необходимым сводить все к одному, окончательному взгляду? Разве такие усилия не представляют опасную игру?