САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

 - Я тебя, Жорка, конечно, уважаю, - пробормотал Сакуров, - но…

 Он затушил бычок в специальной банке и отправился помогать учительнице. Жорка устроился на скамейке крыльца Сакурова поудобней, приготовившись смотреть и слушать происходящее перед ним действо со всей внимательностью трезвого русского человека.

 - Давайте я вам помогу, Валентина Алексеевна! – предложил Сакуров.

 - Ах, Костя! – жеманно возразила учительница. – Не стоит… Я и сама…

 - Да ладно, - грубовато прервал учительницу Сакуров и поднял ведро из колодца, наполнил ведро учительницы, затем поднял ещё, наполнил другое её ведро, подхватил их и потащил к крыльцу избушки столичной дамы. Поставив вёдра возле двери, Сакуров хотел откланяться, но не тут-то было.

 - Костя, если вас не затруднит, мне нужно ещё пять вёдер, - огорошила Сакурова учительница.

 - Да, конечно, - с готовностью согласился Сакуров и побежал выполнять задание.

 - Это ей помыться сегодня надумалось, - во всеуслышание прокомментировал Жорка. – А то немытой встречать гостей ей негоже…

 Учительница злобно зыркнула на Жорку, а Сакуров, пробегая мимо приятеля, посмотрел на него укоризненно.

 - Ах, Костя! – снова запричитала учительница, когда Сакуров притащил положенное для помывки престарелой Мальвины количество вёдер воды. – Вы такой добрый… Не то что… А вот мне бы ещё…

 - Что? – развесил уши Сакуров.

 - Вы не могли бы помочь выкопать мне картошку?

 - Э-э, - ответил Сакуров, оглянулся на Жорку, посмотрел на учительницу, изображающую всю скорбь земли русской, которую могут оставить без учительского энтузиазма, и заткнулся.

 - Может, - отозвался Жорка. – А заодно отремонтировать туалет, замазать печку и способствовать реформе российского образования.

 - Мне ещё надо спилить вот это ужасное дерево, - не обращая на Жорку никакого внимания, сказала учительница и показала на нехилый американский клён тридцатилетней давности.

 - Видите ли… - пробормотал Сакуров, с тоской прикидывая свою покладистость по отношению к учительской нахрапистости.

 В это время подал голос Дик. Последнее время Мироныч стал сажать его на цепь, от чего щенок неизвестной породы злей не становился, но жрать ему от этого хотелось ещё больше. В том смысле, что он не мог бегать по деревне и тырить пропитание у зазевавшихся селян.

 - Мироныч! – заорал Жорка. – Покорми собаку!

 - А я его кормил, - не замедлил с ответом старый навозный жук.

 - Когда?

 - Вчера!

 - Чем?

 - Пельменями с редькой!

 Жорка загоготал на всю деревню, а Сакуров вспомнил, что Мироныч и его обещал угостить фирменным блюдом – пельменями с редькой. В своё время Сакуров отмолчался, потому что даже по своей нынешней бедности не мог оценить достоинства такого блюда, как пельмени с редькой. Наверно потому, что в Сухуми Сакуров не едал даже редьки, не то, что пельменей из неё.

 Картошку учительнице Сакуров копать не стал. А когда старая грымза выползла на свой участок по соседству с Сакуровским, и принялась с видом кончающейся на арене Агнии ковырять землю, Константин Матвеевич просто убрался с одного огорода на другой. Ему было жаль пожилую женщину, но ещё больше Сакуров верил Жорке и своей интуиции. Поэтому, забив на жалость, Сакуров успел ссыпать часть картошки в погреб и произвести кое-какие ремонтные работы в сарае и прочем подворном терминале. И так, за хлопотами, он и думать забыл о предстоящем мероприятии, если бы ему не напомнили.

 - Костя! - заорал Семёныч, когда стадо появилось на подходе к северной околице деревни. – Готовь вёдра!

 Надо сказать, что по устоявшейся традиции (благодаря стараниям Семёныча) забой скотины, которая паслась возле Серапеевки, всегда происходил с некоей вальяжной помпой. То есть, пастухи делали минимум работ, без производства которых забой мог просто не состояться, а всё остальное – жители деревни. Вернее, Семёныч и его близкие друзья. Раньше в процессе присутствовал Жорка, но нынче он выпал из обоймы, и его место занял Сакуров. Рядом с ним крутились Семёныч, Петровна и Варфаламеев.

 - Готовлю, готовлю! – засуетился Сакуров, старясь не смотреть на Жорку, насмешливо наблюдающего предзабойную суету.

 - Варфаламеев! – надрывался Семёныч. – Где простыня?!

 - Да я…

 Всякий раз после помывки свеже убиённой тёлки требовалась простыня, чтобы обтереть обмытую тушу. Безотказный Варфаламеев перевёл почти все свои простыни, и решил пойти в отказ.

 - Что – я?! – голосил Семёныч. – Уже сейчас забивать будут, а ты!

 К тому времени пастухи загнали стадо в загон и, науськивая собак, пытались отделить от стада приглянувшуюся им тёлку. Когда тёлку отделили, здоровяк Мишка накинул на неё петлю и подтащил к одному из кольев ограды, внутри которой стояло стадо. Витька взял в руки кувалду и ахнул тёлку промеж рог. Тёлка упала на передние ноги, а Мишка сноровисто перерезал ей горло. Тёлка забилась в судорогах, а Мишка с Витькой, когда тёлка затихла, принялись её свежевать.

 - Воду! – орал Мишка.

 - Воду! – орал Витька.

 - Костя! – орал Семёныч.

 - Костя! – орала Петровна.

 - Бегу, бегу! – отзывался Сакуров, таская вёдра с водой.

 - Почему воду не подогрели? – орал Витька.

 - Почему воду не подгорел?! – орала Петровна.

 - Эх, Костя! – укорял Сакурова Семёныч.

 - Я вас умоляю! – суетился рядом Мироныч. – Внутреннюю брюшину не проколите, а то требуха будет навозом пахнуть!

 - Да, это может не понравиться Дику! – подсказывал Варфаламеев.

 - Где простыня?! – рычал Семёныч.

 - Да я, Семёныч…- оправдывался Варфаламеев.

 - Где простыня?! – орал Витька.

 - Так ты ж, Витёк…- пытался оправдываться Варфаламеев.

 - Что – Витёк?! – заводился пастух.

 - Что – Витёк?? – пузырилась Петровна.

 - Нет у меня больше лишних простыней! – с отчаянием кричал Варфаламеев.

 - Ну, нету, так травкой оботрём, - сладким голосом возражал Мишка.

 - Эх, Петя! – поднимал голову к небесам Витёк, тащивший с места забоя всё, что могло пригодиться в хозяйстве его скрупулезной бабы.

 - Да ладно, травкой оботрём, - успокаивал Мишка.

 Он рвал траву, мочил её в ведре и обтирал освежёванную тушу. Витёк только делал вид, что помогает. Семёныч, Петровна и Сакуров старались вовсю. Варфаламеев разводил руками. Мироныч суетился рядом, следя, чтобы не потревожили внутренности. Дик, посаженный на цепь во внутреннем дворе избы Мироныча, выл страшным голосом. Собаки, приписанные к стаду, вели себя достойно.

 Мишка умело обтёр тушу и в считанные полчаса разрубил её. Мироныч начал возиться рядом с зеленоватой кучей потрохов, из которой впоследствии получалась тушёнка для него с Азой Ивановной и их многочисленных детей-бизнесменов в Москве и Санкт-Петербурге. Семёныч раскладывал рубленые куски по кучам. Большая куча предназначалась для нужд загибающегося колхоза, пытающегося оформиться в акционерное общество нового типа, средняя куча предназначалась пастухам, маленькая – деревенским доброхотам. Самое хорошее мясо лежало в средней куче.

 - Хорошо бы всё это сложить в мешки, - сказал Мишка.

 - Да, не мешало бы, - поддакнул Витька.

 - Варфаламеев, где мешки?! – подала голос Петровна.

 - Так я в прошлый раз…- заикнулся Варфаламеев и посмотрел на Витьку.

 - Чо ты всё на мене косяки кидаешь, а?! – решил изобразить из себя крутого Витька.

 - Петь, дал бы ты ему в ухо, - посоветовал подканавший к загону Жорка.

 - А, Жорка, здорово! – осклабился Витька.

 - Привет, хмырь, - хмыкнул Жорка. – Чё, Мишаня, какие дела?

 - Да вот, управляемся, - уклончиво ответил здоровяк. – Мироныч! – обратил он на себя внимание старичка, наполовину засунувшегося в телячьи внутренности. – Так мы пошли к тебе?

 - Да, конечно, - возразил Мироныч, - только Дика не отвязывайте…

 - О чём базар! – взмахнул руками Мишка.

 Компания подхватилась, Петровна поволокла ведро с мясом домой, Варфаламеев с Сакуровым своё мясо рассовали по карманам, а Семёныч побежал впереди всех. Он пинком распахнул дверь в избушку Мироныча, где на столе стояло угощение, а Дик надрывался в сенях.