Идеи и интеллектуалы в потоке истории

интеллектуал, даже если они фактически нарушаются действиями

режима. В частности, таковыми являются звенья известного

«джентльменского набора» — всего того, что обычно нарушается при

авторитаризме: права и свободы человека, свобода слова и запрет

цензуры, равенство перед законом, независимость суда, разделение

властей, ответственность и сменяемость власти по результатам

выборов, открытые и честные выборы, соблюдение договоров и

международного права, запрет на насилие в политике, светскость

государства, защита собственности и инвестиций и т. д.

Форма же утверждения соответствующих ценностей и принципов

может быть различной: от абстрактных формулировок до трактовки

конкретных ситуаций, от полной ясности до завуалированности, от

отвлеченности принципиальных суждений до прямого указания на

нарушения. Понятно, что мера допустимого и вероятный масштаб

репрессий в ответ на явно или неявно не лояльные режиму

высказывания в Северной Корее, Туркменистане, Узбекистане, Китае,

Белоруссии, Азербайджане, Саудовской Аравии, России, Иране,

Турции, Египте, Венесуэле, на Кубе существенно разные. Значит, и

форма должна быть выбрана соответственно угрозам и личной

готовности интеллектуала к жертвам. Важно, чтобы в содержании

высказывания не было предательства в отношении к принимаемым

ценностям.

Философия и подготовка к «перевалу»

Итак, выстраивание позиции в контексте текущей российской

политики — это всегда непростой выбор для интеллектуала. Допустим,

что: 1)

приведенная в предыдущей главе циклическая модель

российской политики и ее влияния на философию верна, 2) у индивида

или группы есть амбиции, энергия, ресурсы не только для встраивания

в наличные структуры и ниши, позволяющие заниматься «чистой»

интеллектуальной деятельностью,  но также для участия

в общественной и политической жизни страны.

Вообще говоря, принятие двух условий ведет к направленности

либо на прекращение циклической динамики («вырваться из колеи

циклов» [Розов, 2011, гл. 14-18]), либо на максимальную автономию

философии от политики, что упирается в поиск организационных

основ помимо предоставляемых прямо государством и властью.

114

 Вторую возможность рассмотрим в заключительных главах, а здесь

зададимся вопросом: как именно могут интеллектуалы способствовать

прекращению или хотя бы трансформации циклов, пагубных для

развития не только отечественной философии, науки, но и всего

российского общества?

Механизм, порождающий российские циклы, был представлен

в нескольких динамических моделях [Розов, 2011, гл. 10-12], в том

числе в моделях переключения стратегий основных акторов. Грубо

говоря, в наиболее «проторенной» колее циклов от «Кризиса» к

«Авторитарному откату» и «Стагнации» (рис. 2) стратегии правителей

переключаются от «устранения соперников» к «устрашающему

принуждению» и затем к «сохранению status quo», а стратегии элиты

— от «служения» к «присвоению».

Рис. 2. Объяснение кольцевой динамики российских циклов через

модель фазовых переходов для двух акторов с переключением их

стратегий.

В образованном классе в тех же фазах меняется доля выбравших

одну из трех главных опций: «встраивание в систему», «уход» (отъезд

за рубеж или «внутренняя эмиграция») или «радикализм»

(революционерство, диссидентство, протесты, непримиримая оппозиция).

Совокупная динамика сочетания этих переключающихся стратегий

делает весьма ощутимый вклад в цикличность российской истории.

115

Эксплуатировать и избегать эксплуатации, контролировать и

обманывать контролирующих, распределять и ворчать, что обделили,

бунтовать и подавлять бунт — вот наши базовые стереотипы

поведения. Хроническим дефицитом остается конструктивное

общение равных, основанное на взаимном доверии.

При чем же здесь интеллектуальная деятельность, в частности,

философия? Одна из ее задач — производство идей, смыслов,

ориентиров жизни и деятельности, производство общего языка и

общих ценностей. Пусть это не прямая постановка целей, чем

занимаются политические лидеры и идеологи, но прояснение

оснований и предпосылок целей, ориентиров, принципов и норм.

За каждой из упомянутых выше стратегий акторов российской

политики лежат их глубоко укорененные ментальные и культурные

установки, поведенческие стереотипы, привычные способы

удовлетворения индивидуальных и групповых интересов, устойчивые

и воспроизводящиеся институциональные структуры. Политический

фетишизм (смена власти) и правовой фетишизм (смена законов) не

работают, пока в силе остаются все те же стратегии, ориентиры и

установки. Для их существенной трансформации нужно многое, в том

числе привлекательный образ будущего, связанный с новыми

ориентирами. А это уже сфера конструктивной политико-философской

работы — создавать новые опции стратегий для отечественной элиты

и образованного класса.

Экономическая публицистика слишком прагматична, политическая

публицистика в расколотом обществе слишком ограничена целевой

аудиторией, а потому непримирима и агрессивна. Философская

публицистика смогла бы сформировать общий язык и даже слой

ценностей общенационального согласия, однако ни спроса, ни

предложения пока не видно33.

Роль интеллектуалов в каузальной атрибуции кризиса

Не верно, что идеи движут историю, но в особых переломных

моментах, которые И. Валлерстайн назвал периодами kairos, роль идей

и их производителей — интеллектуалов — многократно возрастает

[Валлерстайн, 2001]. Р. Коллинз, трактуя концепцию Р. Вутноу,

показывает, что особые пространство и стимулы творчества для

интеллектуалов образуются в патовой политической ситуации, когда

противостоящие силы не способны административными или силовыми

33 «Было бы противоречивым думать о навязывании демократии силой, а не

убеждением, о принуждении мужчин и женщин к свободе. Но

непротиворечиво думать о том, что их можно убедить быть свободными.

Если у нас, философов, все еще имеется своя специфическая задача, то это

именно задача убеждения» [Рорти, 1994].

116

способами подавить друг друга и борьба смещается в символическое

поле, где резко возрастает спрос на идеи, а интеллектуалы отвечают на

спрос особенно активным творчеством [Коллинз, 2015, с. 70-77].

Пока авторитарный режим силен, у правящей группы и элит нет

настоящих стимулов к серьезным реформам; ведь они всегда чреваты

тем, что могут пошатнуть привилегированные властные позиции. При

отсутствии гибких изменений, решающих неизбежные трудности и

напряжения, происходит стагнация и назревают факторы кризиса.

Обычно они связаны с бюджетным дефицитом, неисполнением

государством ожидаемых от него обязательств, поражениями,

провалами на внешней арене, явной неспособностью власти

преодолевать возникающие бедствия и массовое недовольство

[Голдстоун, 2006;

Коллинз, 2015, гл. 1].

В этих обстоятельствах

распадается сплоченность в высших кругах, появляется так

называемая контрэлита, что и создает патовую ситуацию,

способствующую росту внимания к идеям.

Жесткий авторитарный режим, соскальзывающий уже к

тоталитарным практикам, не способен эволюционировать к

демократии, поэтому шанс демократизации возникнет только при

глубоком его кризисе.

Исход кризиса во многом зависит от того, каким идеям и лидерам