Слово о слове

К счастью, эта истина справедлива не только в рамках частной деятельности относительно замкнутых этнических, социальных, профессиональных или каких угодно других групп, но и в масштабе всего человеческого рода. Ведь и весь человеческий род может рассматриваться как единый субъект некоторой единой метакультуры. Впрочем, даже не так, не только может, но и должен рассматриваться как единый субъект. Сакральная тайна одухотворенного бытия индивида не может быть объяснена механикой низменных законов функционирования его печени, легких, желудка… Смысл жизни целых народов не может быть раскрыт вожделением героев. Назначение единого человеческого рода не может быть исчерпано пользой победоносных племен. А значит, и пройденное за несколько последних веков лишь Западной Европой не вправе рассматриваться как некий эталон – так, перистальтика кишечника не может служить единым законом всему, из чего складывается жизнь каждого из нас.

Конечно, отличительные особенности, сохраняющиеся у различных народов, можно подвергать и какому-то количественному сравнению. Но все эти особенности в принципе не могут быть объяснены одним только уровнем их "цивилизованности" или степенью преданности тем идолам ли, идеалам, которым поклоняется "просвещенный" Запад. Вероятно, нет ничего ошибочней того наивного лубочного представления, согласно которому, разноязычные, все мы должны идти куда-то в одном и том же "суперпостиндустриальном" направлении, вот только одни из нас идут прямой дорогой, другие – обочиной, третьи вообще петляют неизвестно где… В едином организме многое объясняется разным назначением органов – в единой, равно созидаемой всеми, метакультуре разделившие нас отличия в конечном счете могут быть объяснены только разной ролью народов в ее созидании.

Сердце не может функционировать без легких, и это еще вопрос, как далеко смогли бы уйти те, кто мнит себя впереди, если бы свой путь им пришлось вершить в абсолютном одиночестве. Но нет никакого сомнения в том, что самый дух греческой культуры никогда не смог бы сформироваться без мощного мутагенного воздействия невидимой радиации менталитета, имманентного древнему Востоку. Нет никакого сомнения в том, что без всепроникающего излучения чужих культур и Рим никогда не сумел бы покорить мир. Нет никакого сомнения и в том, что поставленная в условия жесткого духовного инбридинга Европа так никогда и не смогла бы выйти из своего Средневековья. Ведь даже европейский Ренессанс во многом был обусловлен вынужденным исходом греческой интеллигенции из давно уже обреченной Византии. По существу крест должен быть благодарен полумесяцу за штурм Константинополя… И наконец, чем была бы Америка без эмигрантов?

7. ПРЕДМЕТ ТВОРЕНИЯ

7.1. Человеческое в человеке

Итак, есть два полюса слова. Ни один из них недостижим для простых смертных, но тяготение к какому-то одному из них может составить одно из фундаментальных определений не только национального духа, но и ментальности индивида.

Но есть и два полюса творчества… Вот – один:

Вот только можно ли назвать это действительным назначением человека?

Ключевым содержанием человеческого бытия является деятельность. Но, строго говоря, только творческая ее составляющая может быть определена как деятельность человека. Вес остальное, рано или поздно передается машине или вычислительному устройству – что по большому счету одно и то же – и, значит, бездушно, не человечно по самой своей сути.

В самом деле, деятельность человека, если рассматривать ее с чисто формальных, то есть отвлеченных от всего содержательного, позиций может быть разложена на отдельные составляющие. Не случайно в литературе выделяют как что-то самостоятельное энергетическую, транспортную, технологическую, наконец, контрольную и логическую функции исполнителя. Но с развитием того, что Маркс назвал производительными силами общества, практически все в них уходит от человека. Вглядимся пристальней. Уже столетия назад мускульная энергия человека начинает уступать место сначала напору воды (водяное колесо), затем, последовательно, энергии пара, электричества, атомного ядра… Функция перемещения больших масс сегодня лишь в исключительных случаях или в особо отсталых регионах остается за человеком. Технологическая составляющая, другими словами, структурированное движение исполнительного орудия, преобразующего предмет, теперь уже регулируется не собственной рукой человека, но специализированным устройством, машиной. Несколько утрируя, можно сказать, что самому человеку сегодня остается лишь "нажимать кнопки"; во всяком случае структура движения органов его собственного тела не имеет ничего общего с преобразованием ввергнутых в его деятельность материалов. Наконец, контрольно-логическую функцию от человека все больше и больше перенимает вычислительное устройство. Конечно, в полной мере человек от выполнения всех этих функций еще не освобожден, но все же можно утверждать, что где-то в перспективе его участие в них сведется к нулю. Но если так, что же останется на долю самого человека? Ответ один – творчество, только оно в принципе не может быть делегировано ни машине, ни стихийным силам природы, никому.

Вот только в чем цель творчества?

Нас семь десятилетий воспитывали на том, что в основе всего лежат материальные потребности человека. Но необходимо понять, что становление подобного мировоззрения представляет собой результат развития не одних только философских систем. Потребовалась революция и в образе жизни, и в сознании общества, чтобы не лишенная смысла максима младогегельянцев о том, что рабочие не создают в сущности ничего, ибо акт творчества есть по самой своей природе духовный акт, то есть акт, выходящий в сферу всеобщего, рабочий же создает единичное, чувственное, рассчитанное лишь на удовлетворение каких-то сиюминутных, чисто материальных потребностей, стала восприниматься не только как прямое противоречие "единственно научному" и правильному пониманию, но даже как своеобразная аберрация человеческого духа. А ведь и в самом деле: есть кусок хлеба, а есть и технология его производства. Есть производство каких-то машин, а есть и та инженерная идея, которая лежит в основе их конструкции. Согласимся, что это далеко не одно и то же: первое представляет собой результат достойного всяческого почитания труда, но только второе является продуктом подлинного творчества. И если в отдаленной перспективе первое наверное полностью сможет быть передано каким-то искусственным устройствам, то порождение новых идей так навсегда и останется уделом человека. Но, к сожалению, у нас долгое время романтизировалась лишь прикладная исполнительская деятельность: "эту привычку к труду благородную нам бы не худо с тобой перенять…", для неуловимой же метафизической составляющей, которая образует собой тайну всякого созидания, в системе ценностей нашего общества места зачастую не оставалось.

Плоды этой романтизации в истории русской культуры с наибольшей отчетливостью впервые были замечены в тургеневском герое. Правда, интеллигент в лучшем значении этого слова, Тургенев все же дает основание видеть в своем Базарове некое подобие самого себя, то есть человека довольно высокой культуры. Человека, чей нигилизм предстает скорее родом гегелевского отрицания, чем простым порождением обыкновенного духовного невежества. Собственная интеллигентность играет злую шутку с романистом, мешая ему разглядеть в своем герое что-то родственное тому чудовищу, что было создано гением Виктора Франкенштейна. А ведь Базаров фигура поистине страшная.