Время славянофильствует (Война, Германия, Европа и Россия)

На нем все лоснится и светится от бесконечной самоуверенности. С головы до ног и от каски до глубины мозгов, до последней сердечной мысли в нем, все made in Germanyi, и не подумайте пожалуйста, что сделано плохо! Нет, сделано великолепно, превосходно, идеально! Во всей Европе не найти такой чистой работы. Его монокль делали лучшие оптики мира. Каждый отсвет его глазного стеклышка открывает поистине трагическое зрелище. Один поворот его каски - и вы видите бесконечные вереницы знаменитых немецких ученых. У них училась Европа, но они все работали, с тайною любовью, со страстью, для украшения истинно-прусского рыльца. Вы привыкли уважать Гельмгольца или Оствальдаii? Знайте же, что в лейтенантском монокле есть и их капля меда. Да и капля ли? Все молекулы, все ткани лейтенантского существа созданы совокупным духовным творчеством объединенного и единого в своих стремлениях германского народа. Толпы историков, антропологов, химиков, юристов, экономистов, философов (да, философов!), богословов, техников, заводчиков, литераторов участвовали с великим эротическим возбуждением в этом создании национального героя, в этом лейтенанто-гоническом процессе.

Вы сомневаетесь? Вам кажется немыслимым это торжество? Вам представляется невероятным, чтобы ученые и философы, литераторы и богословы могли быть заподозрены в свальном грехе германского озверения?

Рыльце прусского лейтенанта складывается в презрительную мину. Он нажимает кнопку, и перед нами развертывается потрясающая картина. Цвет немецкой науки, литературы и философии сомкнутыми рядами приближается к лейтенанту и, сделав перед ним genuflexioniii, торжественно расписывается в своей солидарности со всеми правонарушениями, со всеми зверствами, со всеми подлогами немецкой военной партии. При этом они грозно вращают глазами и все в один голос кричат: "Да, мы согласны во всем с лейтенантом! Наша культура и наш милитаризм - одно"1. В этой толпе кричащих у подножия лейтенантского рыльца мы с ужасом узнаем полубогов немецкой культуры, вызывавших перед войной общеевропейский восторг. И для того чтобы не было никаких сомнений, к голосам отдельных ученых присоединяются коллективные заявления немецких университетов, подносящие до полусотни почетных докторатов генерал-полковнику Гинденбургуiv и избирающие доктором философии Круппа. Наконец - и это великолепный штришок, - немецкая социал-демократия аплодирует рыльцу!..

Что может ответить на это Европа? Может ли она согласиться, что германский двойник, ввиду солидарности с ним всех немецких ученых, в своем сокрушительстве действительно представляет Европу и осуществляет ее самые передовые замыслы? Аргументы поистине подавляющие, и все же, вопреки очевидности, вопреки красноречивейшим фактам, своего лика в германском рыльце Европа признать не может. Все ее внутреннее существо содрогается от брезгливости, отвращения и гадливости... Нет, Германия не Европа! Европа анафематствует силу, идущую против права, анафематствует культурное озверение, анафематствует забвение чести и совести.

IV

На этот бурный протест лейтенантское рыльце хитро улыбается. Усы начинают свирепеть и щетиниться. Он делает знак рукой, и на экране появляется почтенная фигура самого почтенного немецкого ученого. Он представительствует от всей немецкой "фамилии", и его нельзя не выслушать.

"Милостивые государи, - обращается он ко всем носителям европейского сознания, - hochgeehrte Versammlung!v Я буду говорить кратко, но с весом. Вы сейчас на деле увидите силу германского мышления. Вы хотите от нас откреститься? Вы хотите умыть свои руки? Вы хотите представить нас "бяшками" и волками, а сами разыграть добродетельных агнцев? Ха-ха-ха! Это просто великолепно! Германия искренно изумляется высокому полету ханжества и лицемерия, которое вас охватило. Мы и сами не прочь слицемерить, когда это нужно для дела, abervi... такому постному выражению, такому закатыванию к небесам ваших прекрасных глаз - я буду откровенен - мы почти что завидуем.

Давайте припомним чуть-чуть историю. Кое-кто начинает у вас с разрушения папства. Да, наши великие императоры боролись с латеранским престолом во имя священной идеи Римской империиvii, и даже патриотический Дант держал нашу сторону. Но не скажете ли вы мне, во имя какого идеала христианнейший король Франции устроил губительное для папства пленение в Авиньоне - cattiveria babilonicaviii? Некоторые из вас упрекают нас в том, что мы произвели Реформацию. Да, мы приняли ее всем сердцем как великое благовестие, и все ж по справедливости должны сказать, что мы создавали ее вместе с вами. Разве Виклеф и Гус, которые предшествовали нашему Лютеру, были немцами? Разве Кальвин принадлежит к расе германцев? Разве Анлия оторвалась от католичества по нашей вине?

Но пойдем дальше. Вы декламируете о нашем механицизме и материализме. O, mein Gott, какая у вас короткая память! Основы механистической философии заложены итальянцем Галилеем и французом Декартом. Дальнейшие свои приложения механистическое мировоззрение находит в энциклопедизме французского просвещения и у англичан (Пристли, Гертли, Юм, Бэн). Что, касается до материализма, то его в новое время возрождает итальянец Ванини, француз Гассенди и англичанин Гоббс.

Такие справки можно приводить без конца. Все они доказывают, как дважды два - четыре, что наша культурная работа никогда не выходила за пределы европейского организма. Конечно, наша философия выше философии французской, английской и итальянской. Но она всего лишь приводит в систему те лозунги и открытия, которыми мы "заражались" от вас, не создавая их сами.

Но, может быть, вы хотите примеров еще? Извольте. Наша социал-демократия выросла из революционного французского социализма. Коммунизму учил нас итальянец Кампанелла и англичанин Мор. Релятивизму и скептицизму учил нас француз Бейль и англичанин Юм. Вы теперь плачетесь над железным бездушием нашего государственного права. Но и этому мы учились у вашего Маккиавелли, у вашего несравненного Гоббса. В XIX веке в широких размерах вы экспортировали к нам позитивизм, утилитаризм, эволюционизм, дарвинизм...

Also, meine Herrenix, я предлагаю вашим ученым взяться за квадратуру круга: фактически доказать. что мы не являемся вернейшими (правда, гениальными!) продолжателями основных тенденций новой европейской культуры. У нас нет ничего только своего; у нас все наше - ваше и ваше - наше. Полученное от вас мы развивали теми же методами, которые получали от вас. Мы производили усовершенствования и усложнения методов, но в духе самих же методов, - мы углубляли дух и тенденцию ваших порывов, но с методологической строгостью и непрерывностью.

Итак, маски долой, meine Herren! Германство в его всецелости, с войной, с Лувеном, с Реймсом, есть только Европа и не что иное, только гениальная комбинация европейских идей, только доведенный до величайшего напряжения мощный и трудный для вас контрапункт новой европейской культуры".

И, обратившись в сторону лейтенанта, почтенный ученый низко склонил свою голову и закончил так:

"Впрочем, довольно слов; наш обожаемый кайзер со всей Германией уже давно сказал:

Es wird das Schwert entscheiden"x.

V

Мы не знаем, что могут ответить на подобную речь европейские ученые и философы. То, что до сих пор мы слышали от них, чрезвычайно слабо и не убедительно. Логика не любит остановок на полудороге. Из основных посылок новой истории Германия с полной логичностью выводит сложный комплекс короллариев, включительно с Круппом и даже со зверствами. Для того чтобы ответить Германии с подлинной силою, надо бить не по следствиям, а отвергнуть посылки. Но для того чтобы отвергнуть посылки, Европа должна пережить величайшую духовную революцию и такой пересмотр духовных основ своего бытия, который по силе должен быть больше, чем Ренессанс, больше, чем Реформация.

Если бы в столкновении Европы с Германией правды этих двух борющихся культур-близнецов ограничивались лишь одной интеллектуальною сферою, дело Европы в духовном смысле было бы безнадежно проиграно. Ее борьба с Германией не была бы оправдана никакими высшими целями. И даже если бы Германия была побита, все равно внутренно оказалась бы битой Европа, ибо против глубочайшего феноменализма германской культуры Европа не выставила бы тогда никакого ноумена - а только феноменологические штыки, пушки, окопы, только феноменологическое превосходство тактики и стратегии. Так в древности, на Востоке, восставали царство за царством и падали в борьбе друг с другом, как гигантские ихтиозавры, без высшей идеи, без освящения правдой.