После Кастанеды: дальнейшее исследование

Процесс «очеловечивания» богов почти полностью завершился уже в историческое время. Политеизм древних цивилизаций (египетской, вавилонской, античной), политеизм ариев и этнических общностей, населяющих Индостан, — всем известные иллюстрации позднейших этапов формирования религии. Природные силы, непобедимые для древних и вызывающие трепет своими масштабами, дали богам плоть и сверхчеловеческую власть, но облик и разум им подарил человек, утвердивший себя в мире и уже примерявший на себя немыслимую прежде роль "царя природы".

Таким образом возник самый древний и самый распространенный (даже теперь) тип религиозного мировоззрения и ритуала — мы назвали его мифологическим. Мифологические религии и поныне преобладают на обширных территориях различных континентов: Азии, Африки, Латинской Америки. Вопреки интенсивной христианизации народы многих стран упрямо держатся за свои традиционные верования. В наибольшей степени это касается индусов и народов Африки. Если же внимательно рассмотреть ситуацию в Латинской Америке, то легко заметить, что там насильственно привитый еще конкистадорами испанский католицизм самым непринужденным образом перемешался с религиозными верованиями коренного населения и, по сути, превратился в некий апокрифический вариант христианства, в котором именно мифологический компонент является ведущим, без особого успеха пытаясь конкурировать с чисто мифологическими культами, популярными среди простонародья. Самым распространенным отношением к религии здесь оказывается скрытый политеизм — люди в этих краях очень часто полагаются как на помощь Иисуса Христа, святой Марии Богородицы, целого отряда христианских святых и великомучеников, так и на местных, языческих божеств, духов и т. п., тайком обращаясь к шаману, прорицателю или гадалке. Такую религиозность нельзя не трактовать как мифологическую, поскольку ее настроение, ее взгляд на мир, конкретность "потусторонних героев" — все от начала и до конца пронизано мифом, питается им и превращает всякого своего последователя в соучастника мифического действа — даже в том случае, когда он владеет грамотой, читает Новый Завет и является примерным прихожанином.

Если мы прибегнем к принципиальной классификации религиозных течений и институтов, то можем смело распределить их между тремя направлениями (которые, как мы увидим дальше, отражают три последовательных этапа в развитии тоналя и самосознания): мифологическим, идеалистским и нигилистическим. Мифологизм, безусловно, остается самым распространенным элементом религиозности, иногда — основополагающим; исключением здесь можно считать строго нигилистические концепции, последовательно претворяемые в религиозную практику, — их мы находим в южном буддизме хинаяны и японском дзэн-буддизме, очищенном от народных суеверий и той массовой мифологии, что по праву называют синто-буддистской, характерной в основном для общенационального сознания японцев и остающейся вдохновляющей силой для зарождения всяческих легенд во внешнем круге сторонников, т. е. в среде непосвященных, испытывающих при виде буддийских одеяний религиозный трепет.

Мифологический аспект в той или иной степени пронизывает даже идеалистские по своей сути религии, например христианство и ислам. В гораздо большей степени мифологическое мировоззрение характерно для религий, пребывающих в стадии становления, так называемых переходных религий, где идеалистский акцент с веками все более усиливается. Вышесказанное, на мой взгляд, ярко иллюстрирует эволюция иудаизма, чья конкуренция с христианством за последнее тысячелетие сильно изменила внутреннее настроение и теологические интерпретации иудаистской доктрины.

Единственным религиозным институтом, в основе своей сохранившим шаманистические идеи, тесно переплетенные с архаической магией, остается тибетская религия бон — во многом благодаря длительной изоляции Тибета от мусульманско-христианской экспансии и исключительной терпимости буддизма, никогда не стремившегося вытеснить бон и даже сотрудничавшего с ним, пользуясь своим излюбленным приемом осторожной ассимиляции местных верований. Как мы знаем, результатом этой многовековой ассимиляции стал ламаизм — пожалуй, самая аморфная и эклектическая разновидность буддизма, попытавшегося в духе махаяны совместить несовместимое и открыть широкую дорогу к просветлению для представителей самых слаборазвитых в интеллектуальном отношении групп местного населения.

Необычным примером полноценного развития на почве шаманизма религиозного института со всеми его атрибутами является японская религия синто. Здесь можно ощутить присутствие древнейшей магии, которая позднее помогла сотворить мифологический космос, и в нем уже магическая процедура стала жреческим обрядом. Я имею в виду в первую очередь важнейший синтоистский обряд охараи (Великое Очищение) — в нем легко проследить путь от магического акта к шаманскому обряду, и — затем — от шаманского обряда к космологическому мифу. В окончательном виде он оказался связан с великими мистериями кагура, где речь идет о соперничестве богини Аматэрасу и бога Сусаноо, об удалении Аматэрасу в пещеру и о том, как богам с помощью магического воздействия удалось заставить Солнце (богиню Аматэрасу) вновь взойти над землей. О близости синтоизма к шаманскому мировоззрению вместе с его еще не увядшей, а только растерявшейся в паутине суеверий магии говорит и сохранившийся до сего дня магический обряд Великого Очищения охараи, и поразительное изобилие божеств (более 1400!) — только маги, превратившиеся в силу социальной необходимости в шаманов, могли обожествлять такое количество самых разнообразных сил, встречая их в измененных режимах восприятия.

Итак, все современные религии оказываются в конечном счете отдаленными последствиями поступков отнюдь не коллективных, а индивидуалистических. Человек желает познать то, что для его культуры, его этноса или племени неведомо. Он уединяется или уходит в маленький мир единомышленников. Здесь он обретает некоторое странное знание, которое выделяет его из общины в еще большей степени. В глазах соплеменников он — маг, колдун, медиум и т. п. Как признают современные исследователи магии, от профанов его отличает способность "произвольно переходить от «обычного»… к «необычному» состоянию сознания. Так складывается фундаментальная структура магического знания, или ядро шаманизма". (Rutherford W. Shamanism. The foundations of magic. Wellingborough, 1986.)

Колдун — вовсе не шаман, о чем важно помнить, поскольку в приведенной цитате эти понятия смешиваются. Колдун (маг) обретает "океаническое чувство" единства с миром, его восприятие шире и острее, чем у обычного человека, кроме того, он способен вступать в контакт с существами «потусторонними» — и те ему помогают, будь они жителями параллельных миров или галлюцинациями изощренного визионера. Именно способность произвольно менять режим восприятия позволяет магу совершать невероятные вещи: становиться невидимым, летать, произвольно изменять свой облик, существовать одновременно в двух местах и т. п. Если маг желает сосуществовать с социумом, продолжая активно заниматься своей магией, то он вынужден надевать маску шамана — сочинять мифы, лечить, поддерживать дух племени, предсказывать события и всячески помогать социальной активности вождей. Конечно же, первобытная мифология — это прежде всего собрание сочинений шаманов, их изобретение, позволявшее как-то объяснить мир и свои способности. Сами маги честно признавались друг другу, что не знают, с чем сталкиваются в измененных режимах восприятия, как не знают и не могут понять механизма собственной магии. Единственное, чему учили маги своих учеников из поколения в поколение, так это "технике трансиндукции", т. е. тому, как переходить от «обычного» состояния сознания к "необычному".

Однако для племени шаман, как человек особенный, был первым юристом и законодателем, он устанавливал нормы поведения для всех, правила общежития, диеты и гигиены, можно сказать, что шаман таким образом формировал нормативно-регулятивные условия общественного развития, которые сами по себе «объективно» не могли бы появиться.