Неорационализм

     Рассмотрим противоречие между представлением о луче света, как а прямой линии и представлением о нем, как о кривой в связи с искривлением его вблизи больших масс. Оно легко преодолимо: прямая есть частный случай кривой и кривая может быть сколь угодно близка к прямой как в смысле кривизны, так и в смысле отклонения от прямой. Когда мы строили модель, в которой луч света был прямая линия, то мы ограничивались тем объемом пространства и кругом явлений, где луч света был кривой очень близкой к прямой линии. Это давало нам количественную приемле¬мость результатов, получаемых по нашей модели. Когда в более универсальной модели, охватывающей больший объ¬ем пространства и круг явлений, мы перешли к представлению о луче света, как о кривой, то такой переход можно назвать, конечно, и «взрывом», и «переворотом», и «опро¬вержением», но это не устранит того обстоятельства, что, качественно, прямая есть частный случай кривой и, следова¬тельно, мы имеем дело с качественными расширением преды¬дущей модели, а не с ее полным отрицанием.

   Аналогично - понятия пространства и времени или ско¬рости в моделях Ньютона и Эйнштейна. Абсолютное ньюто¬новское время есть, в качественном смысле частный случай относительного эйнштейновского. Но в свою очередь эйн¬штейновское является не единственно возможным относи¬тельным временем и существует другого качества относи¬тельные времена, для которых эйнштейновское является частным случаем. И в бесконечной действительности сущест¬вуют такие области пространства и явлений, включающие вполне область применимости эйнштейновской модели, в которых частная эйнштейновская относительность времени не годится (во всем пространстве), а годится та самая более общая относительность. Опять же количественно ньютонов¬ская абсолютность времени «работает» в зоне применимос¬ти   ньютоновской   модели.

      Качественные  противоречия   между  эволюционными  тео¬риями  Ламарка  и  Дарвина,  затем  Дарвина  и  берговского «НОМОГЕНЕЗА» казались непреодолимыми.  В самом деле Ламарк  полагал,  что  эволюция   есть   непосредственный   результат  только  лишь  внешних   воздействий,   как то   климат и пр., т.е. что изменения, происходящие в живом организме под этими воздействиями, передается по наследству. Дарвин считал эволюцию результатом естественного отбора на осно¬ве борьбы за существование и случайного мутационного из¬менения наследуемых качеств. То есть,например, при отрубании хвостов мышам этот признак

по наследству не передается.  Аналогично  результат любых  других  внешних   воз¬действий.   (Прямое отрицание Ламарка). Но если в резуль¬тате мутации родится мышь, лучше приспособленная к жиз¬ненной борьбе, то она выживет и наплодит потомства и передаст ему новый признак. Берг полагал, что ни внешние воздействия, ни борьба за существование к эволюции не имеет практически отношения и что она происходит на основе некой внутренней программы.  Казалось бы, сплошные непреодолимые противоречия моделей, описывающих одну и ту же область действительности, один и тот же процесс с одним и тем же главным вопросом. Однако, сегодняшние эволюционные теории успешно синтезируют все три непримеримые модели. Например,  стало  ясно,  что  высокоорганизованный  организм  в силу уже сложившейся  структуры  его   (и  вероятно  в  силу способа   кодирования   наследственной   информации)   не   до¬пускает произвольных случайных мутационных изменений и этим диктуется определенная запрограммированность его эволюции, по крайней мере, эволюции определенных признаков, которая, однако, не определяет процесс настоль жестко и однозначно, чтобы не оставалось еще места и для дарвинского естественного  отбора.  Таким образом, выясняется, что каждая из рассмотренных моделей была не пуста (включая ламарковскую), т.е. описывала верно (в модельном смысле) какую-то часть рассматриваемой   действительности,   но   лишь   часть.

     Теперь попробуем ответить на вопрос, заданный еще во введении: почему же в процессе познания возникают «парадоксы» типа Ньютон—Эйнштейн? Поскольку базисным элементом познания является, как было сказано, понятие, то, очевидно, нужно рассмотреть взаимоотношение сходных, одноименных понятий таких моделей. Я предлагаю следующую графическую иллюстрацию «разрезания» действительности одноименными понятиями моделей типа Ньютон—Эйнштейн (см.   рис.   3).

Рис. 3

  На рисунке клетки, образованные прямыми линиями, изображают множества объектов действительности, соответст¬вующих понятиям одной, а клетки, образованные дугами окружностей — другой модели. Мы видим, что, если радиус окружностей достаточно велик, то вблизи центра рассмат¬риваемой области клетки одной сети будут практически совпадать с клетками другой. Эти почти совпадающие клетки как раз и изображают близкие, (одноименные) понятия двух моделей. Их номинал-определения качественно разнят¬ся между собой, как разнятся уравнение окружности от уравнения прямой, но множества объектов, охватываемых этими близкими понятиями разных моделей, практически совпадают. Поэтому и выводы из обеих моделей в этой зоне количественно совпадают, как это имеет место для моделей Ньютона и Эйнштейна в зоне, близкой к земному шару и для скоростей далеких от скорости света. Однако, по мере удаления от центра области, множества, накрываемые близкими понятиями обеих моделей, начинают расходиться (нарастает несовпадение клеток) и поэтому начинают расходиться и количественные результаты, вычисленные на основе каждой из моделей. Естественно, что при этом лишь одна из моделей продолжает давать результаты, количественно близкие к фактам, т.е. истинные в модельном смысле. Вторая же мо¬дель выходит за  пределы зоны ее

применимости.

    Из предложенной иллюстрации следует также, что и та модель, которая остается верной в большей области, может оказаться неверной в еще большей. Например, помимо прямых линий и дуг окружностей, мы могли бы нанести на ри¬сунок еще дуги, скажем, парабол, так, чтобы клетки, обра¬зованные этими последними практически совпадали и с клет¬ками сети прямых линий и с клетками дуг окружностей в той зоне, где те совпадают между собой, но с клетками дуг окружностей параболические клетки могли бы практически совпадать и за пределами этой зоны, хотя опять же не до бесконечности. Эти параболические клетки изображают рас¬сечение действительности понятиями третьей модели, которая приходит на смену и первой, и второй, после того, как и вторая выйдет за пределы своей применимости, т. е. достигнет области,  где ее  выводы  будут  неверны.

      Из рассмотренной иллюстрации мы видим еще одну важ¬ную вещь: в тех случаях, когда мы доходим до границ применимости модели, обнаруживаем факты, противореча¬щие ее выводам (как, например, в случае опытов Майкельсона со скоростью света для модели Ньютона) и строим новую модель, работающую в большей области (и исправляющую предыдущую на понятийном уровне), преды¬дущую модель мы не выбрасываем. Она продолжает рабо¬тать в границах ее применимости, только теперь мы знаем эти границы. Внутри этих границ она по-прежнему верна, верна так же, как и сменившая ее модель в более широких границах, как любая вообще модель в границах ее применимости. Верна в модельном смысле, но в этом и только в этом смысла наше познание приносит нам истину. Так, например, и после опытов Майкельсона и появления теории Эйнштейна мы продолжаем пользоваться выводами из теории Ньютона в наших инженерных расчетах, в случае, если они предназначены для околоземного пространства и скоростей,   далеких   от   скорости   света.