Философия. Книга вторая. Просветление экзистенции

Специфическое счастье обретения себя в Едином возникает в незаменяемости (Unauswechselbarkeit) становящегося таким путем возможного существования и действования в мире. То, что в рассеянии было лишь возможной экзистенцией, становится действительным самобытием. Поэтому для всякой возможной экзистенции вопрос: где открывается ей Единое? - есть вопрос о ее собственном бытии. Это - ее вопрос, который не решается ни размышлениями, ни сообщением от другой стороны, ни постановлением авторитета. Ответ на этот вопрос находят только из безусловного истока свободы в действительности конкретного явления существования, если этот вопрос возбудил в нас исток, если пространство его возможного раскрытия расширено ориентирующим знанием и если сознание было философски просветлено.

То Единое, в котором я прихожу к себе самому из рассеяния, есть опять-таки многое Единое, поскольку каждое Единое, иначе, чем другое, есть безусловное в экзистенции. Единая идея в призвании, одна жена, одно отечество, один друг - всякий раз Единое имеет некоторый иной смысл и вместе с тем - необходимо присущую ему в явлении относительность. В каждой существенной ситуации мы можем говорить о едином на потребу, но не как о чем-то, что можно всеобщезначимым образом знать, но как о том, в чем осуществляет себя эта экзистенция.

Правда, в сообщающем мышлении (mitteilendes Denken) мы вынуждены пользоваться формами мыслимости, мы говорим о моногамии, о возможности «служить только одному господину». Но поскольку я называю Единое в явлении, - это лишь нечто численно единое, эмпирически существующее как одно существо среди многих. Единое, правда, исключительно, но оно таково не по некоторому сказуемому закону. Если единое фиксируют как значимое в его овнешнении, без экзистенциальной историчности его явления, то остается лишь понятие о чем-то численно едином. Фанатизм исключительности бывает следствием этого, а абстрактная нивелировка под ярмом некоторого лишь мыслимого единого - уничтожающим результатом. Происхождение из многого забыто, пространство многого как горизонт утрачено, явление многого как возможность уничтожено. Правда, всякое единое также и в объективности является как внешне зримое единство, и тогда как численно единое. Но внешнее не составляет критерия для истины Единого в экзистенции. В экзистенциально-едином не познают из понятия, но осуществляют в безусловности и просветляют, философствуя. Во всяком понятии мы или поставили бы некоторую объективную недвижность на место экзистенциального единого (например, моногамию как моральный принцип на место Единого как трансцендентно соотнесенной субстанции самобытия в половой любви). Или же мы могли бы по произволу обосновать все что угодно: например, когда в бесконечности эротической сферы, в которой переходят от одной любви к другой, ищут идею единой красоты; Дон Жуан идет истинным путем к Единому через бесконечное множество его обличий. Или же из фактической моногамии мы заключали бы об экзистенциально едином в составляющих семью супругах, между тем как брак есть лишь возможное экзистенциальное обнаружение являющегося экзистирования, - обнаружение, которое как объективное еще ничего не доказывает.

Единое образует исток как безусловное, исключающее во многом не вообще многое, но некоторое всегда определенное другое. Сама экзистенция видит истину многого и на стадии своей возможности, в размышлении и высвобождении жизненного пространства, задается мыслью о том, что в существовании, как оно есть, для нас судьба и требование - служить многому и в отдельных ситуациях в меру наших сил уделять по справедливости внимание то одному, то другому. Непреклонная последовательность продумывания этой мысли в ориентировании в мире - в учении о сферах духа и конфликтах между ними - освещает тогда лишь тем более ярким светом непостижимое ни для какого знания конкретное единство в экзистенции. Мы избираем это единое, в случае конфликта оскорбляем «другого бога», принимаем на себя вину исключения как условие осуществления экзистенции. Борьба между сферами духовных возможностей означает привязанность деятельности к ситуации. Но в этой привязанности становится действительным Единое, которое, если получает слово, уже не оставляет сферы в их множественности как абсолютно значимые, но релятивирует их все, и которое само также не бывает налично сущим как значимость некоторой сферы. Это единое не является первым как единое, но есть пришедшее к себе из рассеяния, и есть в явлении существования то, что обретено как подлинное бытие. Жизнь как явление экзистенции есть путь от возможности к безусловной действительности; многое существует для нее как возможность, игра, попытка, но действительность - как решение, ограничение, - как Единое (Das Leben als Erscheinung der Existenz ist der Weg von der Möglichkeit zur unbedingten Wirklichkeit; ihm ist das Viele als Möglichkeit, Spiel, Versuch, die Wirklichkeit aber als Entscheidung, Begrenzung, als das Eine).

ЧЕТВЕРТАЯ ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ. Экзистенция в субъективности и объективности

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Полярность субъективности и объективности

Подразделение в раздвоении на субъект и объект

1. Объективность. - 2. Субъективность. - 3. Неразделимость субъективности и объективности. - 4. Воссоединение (Einswerden) субъективности и объективности. - 5. Экзистенциальная важность объективности.

Экзистенция как движение разложения субъективности в объективность и объективности в субъективность

1. Предательство экзистенции ради субъективности (изолирующееся своеволие). - 2. Предательство экзистенции ради объективности (изолирующаяся вещь).

Незавершимость существования экзистенции

Следствием возможного неверного понимания всякого просветления экзистенции (смешения экзистенции с эмпирической индивидуальностью отдельного существования, отождествления экзистенциальной внутренней жизни с чистой субъективностью) является опасение, что в этом философствовании объективность без остатка исчезнет в субъективности, будет утрачен мир в его налично существующем богатстве, похоронено долженствование, разрушены мерила оценки с присущей им обязательной для всех значимостью. Философское просветление экзистенции должно удерживаться в своей истине, со всей определенностью усваивая смысл объективности и субъективности.

Прежде философствования человек обращается к наличной объективности, бесспорно, забывая себя в ее прочности; посредством философствования объективность подвергают сомнению. Опасность, заключенная в этой рефлексии, - это разложение всякого содержания; ибо вопрошающая, обосновывающая и отвергающая рефлексия узнает собственную силу или в качестве нигилизма, или же, как произвольно вопрошающая, узнает ее в софистике. Цель же философствования составляет витающее, экзистенциально охваченное новое обладание объективностью, остающейся теперь средой для явления экзистенции, которая - уже не в наивной непосредственности - заключает в себе силы разрушения как силы постигнутые мыслью.

Экзистенция всегда существует в субъективности и объективности. Она является для самой себя только в мире, расколотом на субъект и объект, т.е. во взаимной соотнесенности их обоих. Эта экзистенциальная проблематика - по самому своему смыслу диалектическая и не знающая решения - есть исток и цель, философское начало и основа непрекращающегося движения философствования.

Экзистенция в явлении влечется в две стороны: Она ищет объективного как формы и облика жизни, хотела бы раствориться в некотором объективном целом, звеном которого она становится. Она требует противостоящего ей мерила, которое бы имело силу для нее. Для нее невыносимо нескончаемо исчезающая череда одних лишь чувствований и переживаний, которые, поскольку имеют экзистенциальный смысл, все же проясняются сами для себя только в объективном. Существование возможной экзистенции желает деятельно узнать себя самое в произведении, желает наглядно видеть богатство мира и его отражение как мыслимость и красоту в творчестве экзистенциальных деятелей духа. В тесноте субъективности оно задохнулось бы от бездействия и неисполненности.