Ницше. Введение в понимание его философствования

Карл Ясперс

Ницше. Введение в понимание его философствования

Предисловие к первому изданию

Иные люди полагают, что читать Ницше легко: его можно открыть в любом месте, и поймёшь написанное непосредственно; почти каждая его страница интересна; его суждения завораживают, его язык пьянит; чтение даже кратчайшего отрывка даёт результат. Тем не менее уже тогда, когда мы, поддаваясь первому впечатлению, начинаем испытывать желание читать его снова и снова, возникают известные трудности: увлечённость изначально привлекательным Ницше сменяется неприятием бессвязного на вид разнообразия; читать всякий раз иное становится невыносимым. Подобный путь, однако, ведёт мимо как правильного понимания, так и подлинных затруднений.

Необходимо от простого чтения Ницше перейти к его изучению, понимая последнее как некое усвоение посредством общения с ним — обращения к тому целому опыта мысли, каковой Ницше представлял собой для нашей эпохи, — судьбе самого человеческого бытия, устремляющегося к границам и первоистокам.

Каждый первостепенный философ требует адекватного ему изучения. Лишь в ходе такого изучения осуществляется внутренняя работа, составляющая суть подлинного понимания. Сочинения, посвящённые тому или иному философу, имеют тот смысл, что содействуют такого рода внутренней работе; они — в противоположность поверхностному ознакомлению, произвольному выхватыванию буквально, а потому неверно толкуемых суждений, пассивному смакованию красивых слов — призваны действительно посвящать читателя в существо дела. Нужно как можно более ясно выявлять сущность данного философа, притом так, чтобы в диалоге с самой мыслью становилось понятно, о чём идёт дело.

Предисловие ко второму и третьему изданиям

Это издание является стереотипным воспроизведением первого.

Настоящая книга представляет собой опыт всестороннего исследования содержания философии Ницше вопреки потоку непонимания со стороны поколений, осваивавших её до сих пор, и вопреки тем срывам, которые имели место в текстах шедшего к безумию человека. Видимость должна рассеяться, обнажив пророческую серьёзность этого на сегодняшний день, пожалуй, последнего великого философа.

Я хотел бы, чтобы моя книга была интерпретацией, которая имеет объективную значимость безотносительно к моменту возникновения. Но вместе с тем в тот момент, когда она создавалась (1934–35 гг.), я хотел также выступить против национал-социалистов, обратившись к миру мысли того, кто был объявлен ими своим философом. Книга возникла из лекций, слушая которые многие меня понимали, когда я цитировал Ницше: «Мы — эмигранты…», — цитата, которую я опустил в этой книге, так же как и высказывания, где он с симпатией отзывается о евреях. Все эти цитаты я не включаю и теперь, поскольку для целей книги они несущественны. Пусть и в документальном отношении она останется такой, какой и была.

В книге была предусмотрена глава, где путём подбора цитат доказывались присущие Ницше заблуждения натуралистического и экстремистского характера. В результате складывалась удручающая картина. Из уважения к Ницше я опустил эту главу. Кто понимает Ницше, как тому стремится научить настоящая книга, для того подобные срывы ровно ничего не значат. Тот же, кто принимает такие места всерьёз, непрестанно делает на них акцент и даже поддаётся их влиянию, ещё не созрел для чтения Ницше и не имеет права его читать. Ибо жизнь и мысль его по своему содержанию столь величественны, что тот, кто становится им причастен, оказывается защищён от всех заблуждений, в которые временами впадал Ницше и которые даже сумели послужить материалом для фразеологии, сопровождавшей бесчеловечные деяния национал-социалистов. Так как в действительности Ницше не мог стать философом национал-социализма, последний со временем тихо от него отвернулся.

Моя книга была задумана как нечто цельное. Пожалуй, её содержание можно расширить и обогатить, но это было бы сопряжено с опасностью лишить всякой формы и без того объёмистый труд. Новая книга в дополнение к старой или ещё раз задуманная как целое была бы уместнее подобной переработки.

Введение

Трактаты, масса фрагментов, письма, стихотворения — всё это отчасти в виде законченных литературных произведений, отчасти в виде огромного архива, копившегося в течение двух десятилетий, — вот та форма, в какой нам доступна мысль Ницше.

Мысль его ни афористичнав том смысле, в каком говорят о знаменитых афористах, хотя Ницше однажды сознательно причислил себя к ним, ни систематичнав том смысле, в каком систематичны философские системы, которые и задумываются в качестве таковых.

В отличие от афористов он представляет нечто цельное: воплотившуюся в идеи философскую жизнь, которая была ориентирована на решение одной задачи, опыт идей как творческих сил.

В отличие от систематиков он не создал нечто логически цельное в области мысли: систематические планы его трудов представляют собой либо порядок изложения, который мог вновь и вновь изменяться, либо первоначальные проекты, создаваемые исходя из определённых целей той или иной конкретной перспективы исследования, либо исходя из подразумеваемого ими эффекта философствования.

Чтобы описать картину творчества Ницше, можно прибегнуть к сравнению: дело выглядит так, будто в горах взорвали утёс; камни, уже более или менее обработанные, указывают на существование цельного замысла. Но сооружение, ради которого был, по-видимому, осуществлён взрыв, не возведено. И всё же для того, кто однажды вступил на путь, открывающий возможность что-либо строить, то обстоятельство, что творчество похоже на груду строительного материала, вероятно, не может заслонить собой его духа: для него множество ещё не до конца обработанных камней складывается в единое целое. Происходит это, однако, по-разному: значительное число фрагментов представляет собой многочисленные, лишь слегка видоизменяемые повторы, другие оказываются уникальными, драгоценными формами, словно они призваны служить где-либо краеугольным камнем или замыкать некий свод. Распознать их можно лишь путём тщательного сравнения, имея в виду идею сооружения в целом. Но и таковое сооружение, в свою очередь, безусловно не является единственно возможным: по-видимому, существуют различным образом пересекающиеся возможности множества построек; иногда берёт сомнение: фрагмент в данной форме неудачен или относится к идее другого сооружения.

Видимо, задача состоит в том, чтобы стремиться увидеть за этими обломками здание, пусть оно и не откроется никому как единое, последовательно выстроенное, завершённое целое. Поиски этого скрытого здания могут увенчаться успехом лишь в том случае, если мы будем действовать так, будто сами должны соорудить то, что у Ницше обрушилось, когда он попробовал это сделать. Важно не сосредоточивать своё внимание на отдельных обломках, не поддаваться блеску почти необозримых частностей, не выхватывать то или это в зависимости от симпатий либо воли случая, а, напротив, понимать Ницше посредством него самого как нечто цельное, всерьёз воспринимая каждое слово, но не сужая поля зрения, не останавливая взгляда на каком-либо отдельном, изолированном слове. Но и попытка приписать Ницше целостность, воссозданную наподобие археологической реконструкции, означала бы насилие над ним. Одновременно с выявлением возможностей реконструировать систему в случае Ницше приходится их блокировать. Тогда мы воспринимаем тот мощный импульс, который Ницше даёт потомкам, не указывая им убежища, а побуждая двинуться в путь, т. е. принять участие в том подъёме человеческого бытия, какой благодаря ему стал возможен. Никто не увидит в Ницше единства, кроме тех, кто сам его сотворит.