Тропами карибу

Утром, покидая этот привал, или наш Первый лагерь, мы разошлись в разные стороны. Я отправилась за остатками багажа к горе Нолук, Крис пошел дальше искать место для следующего привала, взяв с собой легкий груз, чтобы оставить его там.

Перед тем как тронуться в путь, ему пришлось решить вопрос, который неотвязно вставал перед нами каждый день: взять с собой кинокамеру и забросить ее вперед или оставить здесь? Таскать камеру в оба конца, туда и обратно, было немыслимо. Он оставил ее.

Меня страшно возмущал вес нашей киноаппаратуры: в нынешний век легких металлов он казался совершенно чудовищным. Она была даже отделана миленькими никелированными накладками, и Крису пришлось приложить к своему снаряжению банку черной краски, чтобы их блеск не распугивал животных за две мили окрест. Одной мне известно, сколько сил ушло у Криса на то, чтобы из месяца в месяц, из года в год таскать на плече треножник с кинокамерой, в любую минуту готовой к действию, если только не было обложного дождя или тумана, таскать ее милями по бездорожью, по горным кручам, карабкаясь на которые я пускала в ход обе руки. Он же помогал себе лишь одной, другою все время придерживая камеру.

Вечером мы снова встретились в Первом лагере, и первые же слова, которые он произнес, повергли меня в отчаянье.

– Сегодня я видел такое, о чем нам придется жалеть всю жизнь.

И он рассказал мне следующее.

– Передо мной было болото. Только я хотел пересечь его, как вдруг вижу: на той стороне росомаха, скачет по мок рой траве. Я понаблюдал за нею несколько минут, потом пошел вперед. Думаю: вот переберусь на ту сторону, она и убежит. Но она вдруг остановилась и стала разрывать лапами землю. Я подхожу ближе. Между нами осталось ярдов сто.

Тут она подняла голову, увидела меня и встала на задние лапы – точь-в-точь маленький медведь. Ты думаешь, она убе жала? Нет, она двинулась ко мне! Пробежала ярдов двадцать пять, заворчала, подбежала ближе и снова ворчит. Мне стало немного не по себе. Будь покойна, она могла устроить мне веселую жизнь, если б только захотела. Но как ты думаешь, что она сделала? Возвратилась на прежнее место и опять стала рыться в земле. Я подошел к ней футов на пятьдесят, а она занимается своим делом и на меня ноль внимания. Ока зывается, она нашла небольшое гнездовье полевок. На моих глазах поймала трех мышек и тут же их съела. Я видел белое брюшко полевки, видел, как она дергалась и извивалась, вырываясь из пасти росомахи. И ко всему тому – нанес он по следний удар – не было марева.

Будь при нем кинокамера, он мог бы снять уникальный фильм, а так пришлось утешиться тем, что мы узнали нечто новое о росомахе. Оказывается, хлопотливая маленькая росомаха действительно храбра! Она не боится вероятно, просто не знает – человека.

Это навело нас на серьезные размышления: а что, если и здешние гризли незнакомы с человеком? Тогда они могут быть опасно дерзки. В окрестностях горы Нолук гризли не попадались, но здесь они могут водиться.

На следующее утро, дав мне самые необходимые указания, Крис погнал меня в тундру искать снаряжение, которое он спрятал на месте Второго лагеря. Я гордо воздержалась от искушения потребовать дополнительных пояснений. Крис полагал, что ситуация сама раскрывается перед человеком и, если он не дурак, ему достаточно и намека. Тем не менее на этот раз Крис был необычайно щедр на слова.

– Пройдешь через вон тот проход на горизонте. К нему можно подняться вон по тому ущелью – никаких скал, ничего такого. Как выйдешь из прохода, возьмешь налево и станешь забирать вверх. Через некоторое время увидишь гряду, которая уходит вправо. Пожитки спрятаны на склоне пика в дальнем конце гряды. – И припечатал эти наставления своим неизменным: – Пройти мимо просто невозможно.

Гордая ответственным поручением, но с неспокойной душой, я тронулась в путь, взвалив на плечи тяжелую поклажу – пятигаллоновую банку горючего и запас сухих продуктов.

Когда я приблизилась к входу в ущелье, впереди показался гризли, он шел мне наперерез. Я стала как вкопанная и, не чувствуя ноши на плечах, смотрела на него во все глаза. Он миновал вход в ущелье и, переваливаясь с боку на бок, затопал прочь. Оружия со мной не было. Меня спасла лишь хорошая видимость, позволившая уклониться от встречи с медведем.

Час проходил за часом, и я уже начала тревожиться, не проглядела ли я гряду, уходящую вправо. Но вот наконец и гряда. Я устала, но тут усталость как рукой сняло. Гряда показалась мне сущим раем – плоская и твердая, выложенная тысячелетним глинистым сланцем. После кочковатой тундры и горных круч я по достоинству оценила ее. Но самым замечательным здесь были цветы.

Они росли плоскими разноцветными купами – синие, розовые, желтые, белые.

Впервые в жизни я видела, чтобы незабудки росли так густо и так тесно жались к земле. Я с ног валилась от усталости, но будто заколдованная продолжала идти все вперед и вперед между пестрыми островками цветов.

В дальнем конце гряды мне пришлось пережить несколько тревожных минут: я никак не могла найти сложенное Крисом имущество. Я то спускалась вниз, то подымалась наверх и лишь по чистой случайности набрела на него. В темной, сырой нише, неправдоподобно яркие, стояли красные и белые жестянки со сливочным маслом, яичным порошком и сухим молоком.

На следующий день мне выпало необычайное, единственное в своем роде, испытание. Утром мы с Крисом отнесли груз ко Второму лагерю. Вернувшись в Первый лагерь, чтобы в последний раз переночевать в нем, мы спохватились, что унесли все продовольствие и продуктов у нас хватит лишь на голодный ужин и завтрак для одного. Кто-то из нас должен был вернуться в основной лагерь у Нолука. Кто именно – этот вопрос не вызывал сомнений: мимо Второго лагеря проходили взрослые олени – самцы, и Крис хотел поспеть туда рано утром.

Я чувствовала себя еще разбитой, дневной переход порядком измотал меня.

И вот теперь мне предстояло вообще нечто превышавшее мои силы. Я посидела несколько минут на песке, на самом припеке, так как дул холодный ветер, съела две черносливины из четырех, которые у нас были, затем взвалила на плечи поклажу и пошла. С собой я захватила всю отснятую Крисом пленку – ее надо было оставить у Нолука. Чем меньше пленки мы возьмем с собой, тем легче нам будет идти через горы. Когда тащишь все на своем горбу, тянет каждая унция.

Несколько часов спустя я уже подходила к озеру. Меня еще отделял от него высокий кряж, который мы называли горой Нолук, когда я услышала характерный гул, и все во мне замерло. За горой, над основным лагерем, гудел самолет. Неужто Томми уже прилетел за нашим имуществом? Если так, я пропала.

Ближайший спальный мешок находится в Первом лагере, ближайший запас продуктов – в нескольких часах ходьбы за ним, во Втором. Конечно, может, Томми еще только садится, а не взлетает, но все равно я уже не успею перехватить его. Идти оставалось еще целую милю…

Показался самолет. Я сбросила поклажу, сорвала с себя малицу и, спотыкаясь, побежала прямо по буграм и кочкам, размахивая малицей над головой. Самолет летел горизонтально земле и уходил на юг, даже не качнув крылом в знак приветствия. Меня не заметили. Я стала как вкопанная. Крик безнадежности и отчаяния вырвался из моей груди. Крик этот, неожиданный для меня самой, вернул меня к действительности. «Ты разгонишь всех оленей на полмили вокруг», – подумала я, и мне стало совестно. Взвалив на плечи поклажу, я поплелась дальше. Что толку тужить, пока не обогнешь гору и не увидишь, на месте лагерь или нет. Лучше подумай над тем, каким образом у тебя мог вырваться этот дикий вопль. Прорвав оболочку «приятности», окружавшей всю мою жизнь, он потряс меня до глубины души.

Я вошла в тень горы, обогнула ее. Впереди, в необъятности тундры, темнело в лучах солнца небольшое пятнышко – наша старая палатка на берегу замерзшего озера.

Наутро я проснулась в белесом тумане. На случай если у Криса тоже туман и он будет вынужден сидеть на месте, я захватила с собой пакет с продуктами.