Темный ангел

Сразу за Сент-Илером лежит узкий мыс, который врезается прямо в пролив Ла-Манш. Местные жители называют его Пуэнт-Сюблим, грандиозное место.

В ту зиму, впрочем, там не было ничего грандиозного. Стоял невероятный холод. Резкий ветер нагнал тяжелых свинцовых туч, заслонявших видимость в проливе. Но Джейн было все равно. Она только подняла воротник и пониже наклонила голову навстречу порывам ветра. Она пробиралась по узкой тропинке между дюнами, намереваясь прогуляться до конца мыса и обратно. Вечерело. Начинал накрапывать мелкий дождь. Добравшись до края мыса, она оглянулась. Вдалеке виднелись зажженные огни в кафе Сент-Илера, доносились далекие звуки аккордеона. Сразу за кафе размещались корпуса госпиталя. Их было пять, раньше это были гостиницы. В третьем слева теперь работала Джейн. Она провела там на дежурстве всю нынешнюю ночь и утро. Она посмотрела на ряд знакомых окон на первом этаже. Одно за другим они загорались – включался свет.

Вода в проливе казалась маслянистой. Джейн смотрела на вздымающиеся в брызгах валы воды. Справа и слева дюны были огорожены колючей проволокой. Песчаный пляж за ними был укреплен значительно сильнее.

Джейн двинулась по склону дюн. «Хорошо бы было надеть шляпу». Ветер трепал ее волосы, обжигал лицо. Джейн больше не слышала звуков аккордеона, их сносило ветром. Она слышала гул орудий. Тяжелая артиллерия, всего в тридцати километрах от мыса, отзвук долетал даже сюда.

Где же война? Где-то там, вдалеке, где гремят сейчас орудия. Война вилась змеей длиной в шесть тысяч миль. Голова змеи находилась в Бельгии, а кончик хвоста касался швейцарской границы. Тело змеи извивалось, обозначаясь на земле окопами. Это была спящая змея, но временами она меняла свое положение, тогда появлялся новый изгиб здесь, новый выступ там. Это соответствовало наступлениям и отступлениям армий. Однако до значительных перемен не доходило. Ее хорошо кормили, эту змею, ежедневно ей в жертву отправляли тысячи людей.

Джейн видела войну на карте. Однако дело вовсе не в карте, а в чем-то более пугающем. Джейн ощущала, что война была везде и нигде; она различала отсвет этой войны еще до того, как ее объявили, и еще долго будет помнить после того, как объявят мир. Она верила, что война идет и между людьми, и в самом человеке. Война способна мутировать. Ей становилось страшно. Особенно потому, что Джейн знала: эта война пробралась и внутрь ее. Она уже заняла свое место в жизни Джейн и, возможно, никогда ее не покинет.

Джейн казалось, что от этого она сойдет с ума. Рассуждать так было неразумно, и она пыталась убедить себя, что причина таких мыслей в усталости, в плохом питании, из-за того, что ее раненые умирали от ужасных ран. Такие мысли могли прийти в голову любой медсестре, и нужно от них оградиться. «Сосредоточься на чем-то простом, – говорила она себе, – и делай свое дело».

Сегодня вечером Мальчик должен быть проездом в Сент-Илере по пути в Англию. Письмо от Мальчика – первое с тех пор, как она настояла на расторжении их помолвки, – лежало у нее в кармане. Укрывшись в дюнах от ветра, Джейн достала это письмо и перечитала еще раз. Ветер трепал страницы, пытаясь вырвать у нее из рук мятый листок. Письмо нельзя было назвать содержательным. Оно было таким же, каким Джейн воспринимала и самого Мальчика – невыразительным. Это послание, как и все остальные, начиналось «с наилучшими пожеланиями, Мальчик».

Джейн снова засунула письмо в карман. Она пойдет на встречу, хотя и без особого желания.

Джейн было обернулась, чтобы уже возвращаться, но, случайно взглянув налево, заметила, что она здесь не одна, как ей думалось. Метрах в десяти от нее, на пригорке, поросшем песчаным тростником, сидел какой-то молодой человек. Он выглядел совершенно затерявшимся в этих дюнах. Ветер причудливо растрепал его волосы, но он только кутался в шинель. На коленях у него лежал раскрытый блокнот. То, что он писал, самому ему казалось, очевидно, совершенно неудовлетворительным. Он то писал торопливо, то снова вычеркивал. Хмурясь, посматривал то в блокнот, то на море, словно море во всем виновато. Векстон! Американский поэт, друг Стини! Накануне они встречались возле госпиталя, но сегодня у нее не было настроения разговаривать с ним.

Джейн попыталась выбраться незамеченной. Она уже вышла на тропинку, когда Векстон крикнул очень громко: «Эй, привет!» Тут уж нельзя было притвориться, что она не слышала. Джейн остановилась.

– Привет, – он махнул рукой, пытаясь жестом привлечь ее внимание. – Присоединяйся ко мне. Ты не голодна? Хочешь сандвич?

– Я уже собиралась уходить. Пора возвращаться.

– И я тоже, – дружелюбно усмехнулся Векстон. Он похлопал рукой по непромокаемому плащу, на котором сидел. – Присядь на минутку, сейчас пойдем вместе, если ты не против. Только сначала съешь сандвич. Морской воздух нагоняет аппетит. И стихи тоже. Вот, возьми этот, с сыром. И выпей кофе, – предложил он, отвинчивая фляжку. – Я туда добавил немного бренди. Одну каплю, не больше. Лучше бы виски, но я не смог его достать.

Похоже, отсутствие виски всерьез огорчало его. Векстон нахмурился и уставился на море. Видимо, исчерпав желание беседовать, что-то хмыкая себе под нос, он принялся писать в блокноте, смотреть в море и яростно зачеркивать.

Джейн всегда казалось, что процесс стихотворчества – дело таинственное и исполненное восторженных порывов. Она была польщена тем, что здесь, в ее присутствии, Векстон продолжал писать. Она отхлебнула еще кофе, заглянула в блокнот. Слова, которые там увидела, были совершенно неразборчивы. Ей внезапно стало легко и покойно на душе: сандвич был отменный, кофе бодрил, Векстон пишет поэму, с расспросами к ней не пристает.

Они просидели так минут десять.

– Можно узнать, о чем поэма? – решилась спросить Джейн.

К ее облегчению, Векстон не рассердился. Он только пожевал зубами кончик карандаша.

Ему было в то время двадцать пять, но Джейн он казался гораздо старше. «Когда я родился, – как-то сказал он, – я уже выглядел на сорок пять». Он и оставался таким все время, сколько бы ему ни было на самом деле: двадцать или шестьдесят. Джейн разглядывала его лицо: мохнатые брови, полные щеки. «Он огромный и неуклюжий, как медведь, – подумала она, – а еще похож на хомяка».

– Это поэма о Стини и обо мне, – его ответ прозвучал не слишком убедительно. – И о войне тоже. – Он погрыз кончик карандаша, выплюнул отколовшуюся щепочку и, обернувшись, взглянул на Джейн. – Я приехал во Францию, чтобы найти войну, понимаешь? Но обнаружил, что война не здесь, а где-то в другом месте. Это все равно что стоять на краю радуги. Наверное, ты пришла к такому же выводу, да?

Он сказал это просто и прямо, почти извиняясь. Хотя само замечание прозвучало почти оптимистично, словно у человека, который надеялся получить свой багаж из бюро находок.

– Вон где, – и, прежде чем Джейн успела что-то произнести в ответ, Векстон указал рукой в направлении артиллерийской канонады. – Война там. Но, знаешь, меня посылали на передовую на прошлой неделе, но даже тогда… – Он пожал плечами: – Знаешь, о чем я подумал? Война еще пока выжидает. Она будет еще долго выжидать, целые годы, пока мы не разойдемся по домам или кто куда. Вот тогда она выскочит, как чертик из коробочки. Мол, вот она я! Не забыли?! – Он посмотрел на Джейн. – Не хотелось бы мне дождаться этого момента, а тебе?

– И мне тоже.

Джейн чертила что-то пальцем на песке. Взглянув, она поняла, что это было имя «Окленд». Она поспешно стерла его.

– Но, знаешь, временами кажется, что я жду этой минуты. Или кто-то другой ждет. Эта мысль не дает мне покоя.

Векстон посмотрел на нее вопросительно. Джейн допивала остаток кофе. Ветер растрепал ее волосы, теперь они торчали, как медная корона.

– Нет, конечно же, это не ты ждешь, – ее голос прозвучал очень твердо. – Но я поняла, о чем ты.

Так началась их дружба, которая продолжалась всю ее жизнь. Когда она увидела Векстона на том мысе, прошло уже два месяца, как она прибыла во Францию. Это время легко было измерить. День за днем, неделя за неделей Джейн отмечала эти дни в своей записной книжке. На каждый день была отведена страница. Иногда запись оказывалась больше, чем на страницу. Иногда дата оставалась пустой. На одной из страниц, заполненных неделю назад, она обнаружила фразу, которая повторялась трижды: «Я в пути». Она все время будет находиться в пути, независимо от назначения, пока не доберется до определенного места. Этот городок называется Этапль – последнее место, куда был назначен Окленд. Он провел там последнее двухдневное увольнение, затем вернулся на передовую. И погиб.