Огненные птицы

Глаза Шарлотты сузились, она раздумывала.

– Причины, заслуживающие внимания, – негромко сказала она. – Так что это за проблема и чем я могу вам помочь?

– Я беременна. Я решилась на аборт, но не знаю, как это делается.

– Господи Иисусе! – Шарлотта зажгла новую сигару от окурка первой. – Позвольте полюбопытствовать, кто же отец?

– А вы не догадываетесь?

– Думаю, что догадываюсь. Значит в вас сейчас сидит зародыш этого ублюдка Эмери?

Шарлотта помедлила. Ирэн тоже молчала и Шарлотта понимала, что это молчание служит подтверждением ее догадки.

– Вот что, сядьте, – пригласила она Ирэн жестом. – Я сейчас распоряжусь насчет чая. И сделаю несколько телефонных звонков людям, чтобы разузнать, что к чему. Не волнуйтесь. Я не сомневаюсь, что все это можно будет устроить.

К тому времени как Аманда и Эмери вернулись из Монако, Ирэн уже осуществила задуманное и вернулась в Суоннинг-Парк. Она выглядела, как будто ничего не произошло, но страшно переживала происшедшее…

Ни один человек, никто не предупреждал о возможных последствиях этого шага для ее психики, ее эмоционального состояния. В те времена женские журналы не допускали и мысли о существовании каких-то там абортов, в популярной прессе не было статей Психологов на данную тему, женщины не посылали писем издателям этих журналов с подробными описаниями своих ощущений до и после этих операций и во время их. И Ирэн не обладала шкалой отсчета степени глубины своих страданий.

Ее случай оказался легче, чем у многих других ее товарок по несчастью. Несмотря на то, что прерывание беременности было противозаконным актом в Англии, Шарлотте удалось найти для нее весьма квалифицированного врача, и операция была проведена хоть и не в больнице, но с соблюдением всех необходимых гигиенических и тому подобных условий. Операция проводилась под наркозом, со всей тщательностью, ее никто не презирал и не укорял, наоборот, все только и делали, что успокаивали и ободряли.

Но после этого наступил ад.

Вскоре лорд Суоннинг дал, наконец, конкретный повод презирать его. В феврале тридцать девятого года Эмери присоединился к Британскому фашистскому Союзу, во главе которого стоял сэр Освальд Мосли, к британским чернорубашечникам.

Ирэн была не из тех, кто создан для политики. Она до сих пор в некоторых социальных вопросах проявляла удивительное невежество и не отличалась особой приязнью к евреям. Но этика чернорубашечников, их философия, их видение будущего совершенно противоречили всему тому миропорядку, дитя которого она была, этому так распространенному среди американцев чувству равенства всех перед всеми, вошедшими в ее плоть и кровь. Хуже того, фашизм, исповедуемый Эмери, напрямую перекликался с германским фашизмом, с Гитлером, который с каждым днем все демонстративнее заявлял о своем присутствии в Европе. И тот концентрационный лагерь, в который превратилась тогда Германия, был точной копией того, чего желали для Англии и их родные чернорубашечники. Ирэн поступок Эмери привел в ярость. Шарлотта Мендоза испытывала тоже во многом сходные чувства, но по другой причине.

– Все эти ублюдки одинаковы, – говорила она Аманде. – Не забывай, я происхожу из длинной-предлинной еврейской линии, но даже я не была в синагоге ни разу в жизни. Если ты прочтешь столько по истории, сколько прочла я, ты поймешь. Мне очень хорошо известно, что антисемиты сделали с нами. А теперь Мосли и вся его банда собираются осуществить это здесь у нас, в Англии. И к ним потянулся Эмери вместе с другими антисемитами. Подонки всегда тяготеют только к подонкам. Ничего в мире не меняется.

Аманда слушала эти размышления Шарлотты, но они до нее просто не доходили.

– Не думаю, чтобы Эмери планировал что-то вроде изгнания тебя из страны. Шарлотта, дорогая, ты не должна все это воспринимать так серьезно.

Но Шарлотта лучше Аманды знала, как ей следовало это воспринимать. И Ирэн тоже знала. И разными средствами, совершенно отдельно друг от друга, используя в корне разный подход, обе воздействовали на Аманду. И эта кампания не возымела бы успеха, если бы не произошли два других события.

Первое, Аманде удалось разузнать, что Эмери сделал блистательно неудачные капиталовложения и, как следствие, это привело к превышению суммы займа в банке. А выяснила она это совершенно случайно, по ошибке вскрыв письмо, адресованное не ей, а ее мужу. Она сразу снова запечатала письмо, ничего ему не сказав, но подозревала, что для оплаты своих долгов Эмери придется продать с молотка большую часть своих земельных владений.

Чем это могло обернуться для нее? Не пострадали бы от этого ее драгоценности? Меха? Дом, слуги, роскошные авто? И она решила предпринять небольшое тайное расследование и вскоре обнаружила еще один нелицеприятный факт: Эмери пытался улучшить свое пошатнувшееся финансовое положение, став агентом одного известного немца по имени Адольф Крупп фон Болен унд Хальбах. Герр Крупп являлся оружейных дел мастером для Гитлера и Эмери тайно встречался с ним во время их пребывания в Монако и, судя по всему, сумел убедить немца в том, что вся Англия вскоре, сломя голову бросится под знамена фашистов. И, стало быть, очень умным ходом, по его мнению, было бы размещение завода по выпуску вооружений в Британии. Эмери готов был предоставить место для строительства такого завода, а позже, когда Мосли сумеет склонить Его Величество к заключению союза с Гитлером, он сможет сразу начать производство оружия и тем самым работать на герра Гитлера и одновременно сколачивать новое состояние.

Аманда была склонна к размышлениям о политике нисколько не больше, чем Ирэн и, кроме того, она не обладала чувством осознания моральной правоты. Но ее внутренние, подсказанные ей инстинктом суждения о натуре человеческой, были здравыми, логичными и неиспорченными и она была абсолютно уверена в неосуществимости сценария по Эмери.

Британцы в массе своей не были склонны броситься в объятия человеконенавистнической теории Мосли. Более важным было, по крайней мере для нее, что случись так, что реверансы Эмери с Круппом и Мосли стали бы достоянием гласности, он непременно стал бы посмешищем почти для каждого здравомыслящего британца. Хуже того, если бы Британия вступила в войны с Германией, он мог бы быть привлечен к суду по обвинению в государственной измене. Перспективы быть женой человека в той или другой ипостаси были для Аманды неприемлемы.

И когда Шарлотта предложила Аманде убить своего мужа, это не показалось ей какой-то вздорной и преступной идеей. Сомнения вызывала лишь чисто техническая сторона.

Обе женщины обсуждали предложение Шарлотты в спальне Аманды в один из ветреных дней.

– Дело вот в чем. Хорошо, если я даже и сделаю это, то что это мне даст? Разумеется, Эмери будет устранен и это очень бы тебя устроило. Но как мне из этого выйти?

– Свободу, – сказала Шарлотта.

– Свободу от чего? Для чего?

Шарлотта не стала давать прямой ответ. Вместо этого лишь сказала:

– Ты можешь уехать отсюда, будучи свободной.

– Как? Ты имеешь в виду заставить всех поверить, что это был всего лишь несчастный случай? А потом смотреть в лицо тем, кто будет проводить расследование, и леденеть от страха, что все, в конце концов, раскроется? Как какой-нибудь персонаж из романа Агаты Кристи? Нет, мне через это не пройти. К тому же единственное, что Эмери в настоящий момент мог бы мне оставить, это дом, который является заповедной собственностью и поэтому не может быть продан, чтобы покрыть эту кучу долгов.

Шарлотта покачала головой.

– Ты все не так понимаешь. Не думаю, чтобы тебе потребовалась бы какая-то разработанная схема. Просто возьми пистолет в оружейной комнате и застрели его. Выбери момент, когда никого нет поблизости и некому услышать звук выстрела. Потом, когда выйдешь из дома, я встречу тебя и вывезу из Англии.

Аманда хихикнула. Издали эта жутковатая ситуация казалась невинной загадкой, подобно шараде, игре для собственного удовольствия. В данный момент она никак не могла представить себе, что сможет убить Эмери и что это могло бы сойти ей с рук…