Пророчица

Когда они спускались все ниже под храм, воздух все больше отдавал плесенью, а луч фонаря отца Себастьяна лишь изредка пронзал темноту, которая сразу же смыкалась за спинами незваных гостей, словно твердая черная стена, память Кэтрин вдруг пронзили слова: «И восстанут мертвые в последний день…»

Она почувствовала, как в шею кольнуло, когда она представила такую картину: часы пробьют двенадцать, плиты гробниц отодвинутся, сгнившие трупы поднимутся и выйдут из своих гробниц. А мощи святого Петра? Воссоединятся ли они в скелет, который поднимется и начнет ходить?

– Что это было? – спросила она вдруг.

Майкл посмотрел на нее. Его лицо озарилось сверхъестественным сиянием.

– Что это было?

– Я подумала… – Кэтрин помахала перед лицом рукой. – Не обращайте внимания.

Они продолжали идти уже по другой улице. Кэтрин почти ощущала давление несметного количества людей, что находились в этот момент над ее головой, миллионов людей…

Затем она услышала пение, сначала тихое, но усиливающееся, словно во время митинга или парада. Пение началось у края толпы, теперь же передавалось по цепочке от человека к человеку. Держа в руках свечи и лампы, люди взывали к звездному небу: «Ave Maria…»

Кэтрин подумала, что до полуночи, должно быть, недалеко. Она смущенно спросила:

– Отец Себастьян, вы уверены, что гробница Эмилии Валерии находится здесь?

– О, да. Она одна из самых красивых. «А-ave, ave-e dominus, dominus tecum».

– Вот она! – объявил он, взмахнув фонарем.

Гробница оказалась двухэтажным сооружением, которое можно было увидеть на улицах Древнего Рима. Снаружи дом был окрашен в красный цвет; изумительный треугольный фронтон поддерживали дорические колонны. Изнутри стены были отделаны белой штукатуркой; в них находились изящно раскрашенные ниши, по форме напоминающие гребешок. Здесь были изображены изумительные цветы, плющ, птицы. Красивая ниша обрамляла и образ Венеры, восставшей из моря, у ног которой резвились дельфины. Комната походила на гостиную, чей хозяин отличался хорошим вкусом.

– В этих нишах, – сказал Себастьян тихо, в то время как луч от его фонаря плясал по стене, освещая изумительные образцы римского искусства, – находились урны с прахом. Раньше эта гробница принадлежала язычникам. Однако в какой-то момент семья обратилась в христианство. Мы полагаем, что этому способствовала эта женщина.

Он направил луч на бесподобную фреску, изображающую сцену из жизни семьи, в центре которой находилось изображение покойного в молитве. Подобная картина являлась символом спасения. Под образом было написано имя: «Эмилия Валерия».

Толпа наверху продолжала петь: «Benedictus tu in mulieribus…»

Кэтрин подошла ближе к фреске. Диаконисса была облачена в белое платье, руки вытянуты вперед, взор устремлен к небу. Эмилия была красивой женщиной. Ее волосы были изящно уложены ярусами над головой – в Римской империи такую прическу носила лишь знать.

«Et benedictus fructus ventris tui… Jesus».

«Глава ранней Церкви», – подумала Кэтрин. Христианская женщина-священник. Находился ли седьмой свиток в ее гробнице? И содержались ли в нем доказательства того, что не мужчины, а женщины являлись преемницами Христа?

– И вот откуда мы узнали, что гробница христианская, – сказал отец Себастьян. – Саркофаг Эмилии. Мы полагаем, что она была первым человеком в своей семье, которого не кремировали.

– Его открывали? – прошептала Кэтрин. Она подошла к саркофагу и положила руки на изящный резной мрамор.

– О нет. Открывали лишь могилы язычников. Погребальные урны с прахами язычников отправились в музей.

Кэтрин увидела слова, вытравленные на крышке саркофага: «Dormit in расе» – «Покойся с миром»; «onima dulcis Aemelia» – «добрейшей души Эмилия».

Кэтрин посмотрела на Майкла. Его лицо было напряжено, и она подумала: ему тоже, видимо, интересно, здесь ли находится седьмой свиток. Ведь если он и в самом деле здесь, это означает, что в нем содержится вожделенное послание, ведь Эмилия забрала свиток с собой в могилу. Последнее же могло означать лишь одно: преследовавшие Кэтрин опасались написанного в свитке.

– Так, – сказал Майкл. – Давайте попробуем открыть ее.

Новый год наступил уже в десяти часовых поясах, когда Майлз Хэйверз извинился перед гостями, присутствующими на празднике в его имении в Санта-Фе, и спустился в свой музей, где стал ожидать звонка из Рима.

«Sancta Maria, ora pro nobis…».

Пение прекратилось, и они услышали рев.

– Что это? – спросил Майкл. Отец Себастьян поднял голову.

– Полагаю, Его Святейшество только что вышел на балкон.

И вдруг их ослепил яркий свет, заливший усыпальницу. У Кэтрин вырвался крик, когда перед ними возник высокий худощавый призрак – то был кардинал Лефевр в черной рясе с красными пуговицами и красной орденской лентой, в шапочке, из-под которой выбивались редкие волосы. На его груди висел огромный золотой крест на золотой цепи.

Кэтрин резко посмотрела на Майкла, который начал:

– Эй, я не…

– Нет, доктор Александер, – сказал кардинал Лефевр, и его голос прокатился эхом по подземному склепу. – Отец Гарибальди здесь ни при чем. На самом деле, – он бросил на Майкла укоризненный взгляд, – я не слышал новостей от отца Гарибальди уже несколько дней.

– Кто-то помогает вам, – сказала Кэтрин. – Кто?

– Мне позвонили. Подсказка, как выражаетесь вы, американцы.

Кэтрин померила взглядом четырех молодых людей, сопровождающих кардинала: «Cohors Helvetica» – швейцарская гвардия, основанная пятьсот лет назад для защиты Папы и Ватикана. Несмотря на их копья, алебарды, воротники времен Шекспира, дуплеты, полосатые бриджи, шлемы в стиле конкистадоров, казавшиеся не более чем церемониальными атрибутами, Кэтрин знала, что эти мастерски обученные юноши имели при себе газовые баллоны, гранаты и автоматические пистолеты. Она также знала, что они поклялись служить правящему Папе и его последователям; и если на то будет необходимость, они готовы расстаться с жизнью, выполняя свой долг.

– Доктор Александер, пожалуйста, верьте мне, когда я говорю, что мы ваши друзья, – попросил Лефевр.

– Я видела, что вашим именем, – отозвалась она, – было подписано письмо моей матери.

– Прискорбный случай, доктор. Оно могло бы и не быть.

– Вы собираетесь забрать свиток из саркофага Эмилии, ведь так?

– Если это христианский документ, то да. Ведь он принадлежит Церкви.

– Он принадлежит миру, и я собираюсь проследить за тем, чтобы слова, записанные в нем, дошли до мира.

– Доктор Александер, я знаю, что вы видите во мне врага. Но вы ошибаетесь. Я пришел сюда, для того чтобы предотвратить хаос. Достаточно проронить лишь слово о том, что в этот мир приходили тысячи спасителей, и Иисус потеряет свой статус. Решившись на такое, вы разрушите фундамент церковной власти. Церковь даст трещину, а одновременно с ней треснет по швам и экономика многих государств.

– Значит, Церковь – это всего лишь большая фирма. Все дело в бизнесе.

– Конечно, – произнес Лефевр. – В некотором смысле священник является бизнесменом. Люди рождаются с темнотой в душах, доктор Александер. Мы же продаем им лампочки.

– Кто доложил вам, что я здесь? Майлз Хэйверз?

– Мистер Хэйверз полностью разделяет мнение Церкви, доктор Александер. Мы не желаем, чтобы свитки выставили на всеобщее обозрение. И мистер Хэйверз согласен с нами.

Гости Майлза и Эрики разбрелись по всему имению, потягивая напитки в лучах заходящего солнца, наблюдая за происходящим на телевизионных экранах внутри дома и вне его стен. Они собирались начать отсчет времени, оставшегося до полуночи, одновременно с собравшимися на площади Святого Петра. Эрика искала мужа. В Риме вот-вот наступит полночь. Куда же мог запропаститься Майлз?

Собравшиеся в гробницах услышали, как толпа на площади начала новогодний отсчет: «Dieci!»

– Простите, Ваше Преосвященство, – сказал Майкл. – Но мы все же откроем саркофаг. – Он посмотрел на четырех швейцарских гвардейцев.